Сэмюель Дилэни - Падение Башен

— Да, я понимаю вас, — коротко ответил офицер.

— Физическая дисциплина и опыт в действии, — продолжал Джон, — пусть в гипнотическом сне, должны что-то замечать, потому что смерть ожидавшая их, была реальной.

— Видите ли, — сказал психолог, — мы делали куда больше, чем только план сражения. Мы управляли всей пропагандой, которая шла и к гражданским лицам тоже. Мне кажется, я знаю, о чем вы думаете.

Джон удивился.

— Значит, вы не считаете, что военная дисциплина может быть хорошим опытом?

— Опыт — это то, как вы это воспринимаете. Это абсолютная реальность, так? Из мальчика в мужчину? Посмотрите на ребят, которым нравится армия. Это то, у кого несовместимость с родителями так велика, что они отказываются любить отца, отдающего приказы по книге правил, даже если эти приказы отмерли. Такому парию лучше бы договориться с отцом, которого он ненавидит, чем искать замену.

Несмотря на опьянение, офицер рассуждал логично, и Джон продолжал:

— Но разве армия не создает известный суровый микрокосм для выработки определенных проблем... Ну, скажем, честь, морали, хотя бы для самого человека...

— Конечно, микрокосм, полностью безопасный, абсолютно нереальный, без женщин и детей, где Бог — генерал, а Дьявол — смерть, и вы разыгрываете так, чтобы все принималось всерьез. Все было устроено так, чтобы создать наиболее деструктивные нелогичные действия, якобы контролируемые, и насколько возможно, неслучайные. В то время, как психо-экономическое положение Торомона достигло точки, когда «война неизбежна», мы должны были иметь какое-то место для всех больны ч мозгов, раненых именно этим психо-экономическим положением, чтобы бросить туда армию. Но нашей задачей было заставить всех вас думать, что это безопасно, почетно и хорошо. Из мальчиков в мужчин? Дисциплина сама по себе ничего не значит для мальчика. Наши руки могут двигаться и делать. Вы выглядите интеллигентным человеком, так что вы, наверное, делаете свое дело хорошо. Когда вы учились делать что бы то ни было, вы набивали мозоли, и это была дисциплина. Можете ли вы строить, можете ли следовать правилам какого-либо мастерства, можете ли заставить эти руки приказывать, работая с кем-то другим или в одиночку? Я не знаю, что вы делаете, но знаю, что воспитывая свои руки, вы имели больше дисциплины, чем десяток людей, которые только и умеют, что убивать во сне. То, что уже есть у вас в руках, мы принижали, пытаясь заставить вас думать, что это могла бы дать вам армия. Мы так здорово все спланировали! Романы, повести, статьи — все это твердо отвечало: «Да! „ на вопросы, которые вы только что задали. Кстати, психологический корпус не писал их. Мы уже закончили нашу пропагандную работу, научили неуверенных и сомневающихся интеллектуалов сделать остальное. «Да, да! Война — реальный и веский опыт“, потому что они, среди вас, всех, могли достаточно сомневаться, чтобы представить себе, какая это фальшивка. Сделать из вас мужчину? А вот посмотрите на этих — он показал на солдат в таверне. Один спал, навалившись на стол. Двое других заспорили у двери, в то время, как еще один истерически хохотал над чем-то, разговаривая с девушкой, откинулся на спинку стула и упал назад. Пятый с тревогой ждал драки. Захохотала девушка. — Или посмотрите на меня, — добавил психолог, покачиваясь и глядя в кружку. — Посмотрите на меня.

— Вы думаете, что все вообще не имело значения? — спросил Джон и подумал о Тиле, друге Алтер. — Для всех ничего не значило?

Психолог медленно покачал головой.

— Вы не понимаете. Вы действительно ничего не понимаете. Вы знали кого-то, кто сгорел в танке смерти. Вам чертовски хочется, чтобы это что-то означало. Но я знаю многих парней, которые умерли. Я тренировал их. Там не было ни одного, кто стал бы в большей степени мужчиной, чтобы делать то, что делали вы. Мне плевать, что это так, потому что жизнь... — он вытянул палец и толкнул монету по столу к квадрату монет, который он выложил в уплату. Из дальнего конца матрицы вылетели две монеты — ответ на это. Враг не всегда тот, в кого вы можете стрелять из-за мешка с гравием. Не всегда есть тот, кто скажет вам, когда стрелять и, когда прекратить огонь. В армии все легко и просто: сражаться до смерти за правое дело. — Офицер взглянул на Джона. — Вы знали кого-то, кто сгорел. Что ж, по сравнению с тем, ради чего мы живем, он умер не за такую уж плохую вещь. — Он помолчал. — Это трудно принять.

— А вы принимаете? — спросил Джон. Слова прозвучали жестоко, но он сказал и с удивлением, с началом понимания.