Александр Прозоров: Исполнитель

Тоже надеется на помилование. Вторая камера свободна.

- Как?

- Не волнуйся, заключенная номер два кукует в карцере. Диана Боровая. Умышленное убийство из хулиганских побуждений. Подавать апелляцию и прошение о помиловании отказалась, несколько раз пыталась покончить собой. Мы ей из карцера мини-психушку сделали. Мебели в шестом номере не положено, стены и пол обили матами, держим в "мягких" наручниках. И так уже три года. Она у нас старожил...

В этот момент открылась дверь карцера, и оттуда с руганью выскочили охранники. Судя по количеству жратвы на их униформе, кормили приговоренных неплохо. Двое из надзирателей, забрав поднос и воронку, сразу вышли из секции, а один направился к нам:

- Вот с-сука, все харчо нам на ноги вылила...

- Знакомься, Карл, - перебил его капитан, - Слава заменит Стефана на время отпуска.

- Ага, неплохо. - Он вытер руку о рубашку и протянул мне. - Карл Вихнер, твоя смена за моей. Не опаздывай.

- Вячеслав Трошин, - пожал я его липкую ладонь, - постараюсь менять вовремя.

- Извини, Слава, мне нужно отмываться. - Он ушел в ванную, а я, под внимательным взглядом капитана, встал напротив карцера и громко скомандовал:

- Шесть!

Обычная восьмиметровая камера. Правда, без стола, койки и радиоприемника. Все обито толстыми поролоновыми матами. Тощая девица сидела в углу, привалившись спиной к стене. Бурые спутанные волосы с кусочками серой грязи, коричневые разводы на лице - похоже, после "обеда" ее обтерли не слишком старательно. Комбинезон, правда, был не очень драный и вымазан в меру.

Заключенная, неловко помогая себе скованными за спиной руками, поднялась. Я заметил, что наручники действительно "мягкие", с прорезиненными изнутри "браслетами". Но, тем не менее, вытерпеть их даже сутки казалось невероятным. А три года...

- Чего надо? - хрипло спросила она. В личном деле ей приписывалось двадцать восемь лет. Щуплое тело тянуло от силы на четырнадцать, по лицу можно было дать все сорок. - Чего пялишься?

- Я - новый надзиратель...

- Ублюдок ты! Одного я уже грохнула, и до тебя дотянусь! - заорала она изо всех сил.

- А я вот никого не убивал. Это, наверное, ненормально, да?

- Идиот, - откликнулась она, однако уже не так выразительно.

- Ну что ж, - пожал я плечами, - вот и познакомились.

Заступать на дежурство мне выпало в вечер, с четырех дня до полуночи. Первые смены прошли спокойно. Элен Аускас - крепко сбитая, коротко стриженная, металась из угла в угол, бормоча что-то себе под нос, пухленькая Айра Левин раскачивалась, сидя на койке и сжимая в руках серебряный крестик, а Диана Боровая ругалась. Правда, ругалась без особой злобы и азарта - надоело, видно, за три года. От ужина она отказалась. Кормить силой я не стал - хватит с нее и обеда.

На третий вечер спокойная жизнь кончилась.

* * *

- Ах ты тварь! - услышал я вопль, только войдя в секцию. - Шлюха! Прибью!

Звуки борьбы и треск разрываемой ткани, истошный крик - бросив сумку у входа, я бросился в открытую дверь карцера. Вихнер, ругаясь, лежал на заключенной и сдавливал ее горло. У женщины лицо уже начало синеть, но она молчала, стиснув зубы - стиснув на щеке Карла. Подскочив, я ударил ее в живот (зубы разжались), а потом и его, чуть пониже уха. Безопасно, но весьма болезненно. Вихнер снова взвыл, бросил несчастную девчонку и кинулся на меня. Я классически, по учебнику, откинулся на спину, выставив перед собой ногу, принял на нее корпус Вихнера .и перебросил через себя.

- Закрыть! - крикнул я, как только мы вылетели в коридор и вскочили на ноги.

Упитанный кулак Карла с низким, утробным звуком мелькнул у меня перед самым носом. Краешком сознания я успел удивиться странному звуку и от души заехал коллеге локтем в челюсть. В глазах резануло, и появилось такое ощущение, будто воздух вокруг исчез. "Удар в солнечное сплетение пропустил, - на удивление спокойно отметил я. - Интересно, почему я его не почувствовал?" А потом сознание стекло куда-то вниз...

...Голова гудела, как с похмелья, и жутко, до слез, резало в глазах. Веки не поднимались, а лишь создавали тоненькую щелку для подглядывания. Сквозь мокрые от слез ресницы я разглядел прямо над собой "лицо Карла.

- Оклемался, Дон Кихот? Чего кинулся?

- А ты чего делал? Под трибунал захотел?

- Иди глаза промой, умник. "Анчар" фуняет гнусно, но не ядовито. Ополоснешься, все сразу пройдет.

Кое-как, ощупью, я добрался до рукомойника, открыл холодную воду и сунул голову под кран. Стало немного легче. Когда струйки воды потекли по лицу, то глаза сразу перестало щипать, и скоро они открывались широко, как у голодного филина.