Элджернон Блэквуд: Ивы

- Кто это знает? - спросил я.

Я забыл о том, что ивы трепещут без ветра, и о том, что наверху, над головой, что-то звенит, - я обо всем забыл, кроме ответа, которого ждал и боялся свыше всякой меры.

Ответил он тихо, слегка склонившись над огнем, а лицо его так странно изменилось, что я стал глядеть в землю.

- Всю жизнь, - сказал он, - я остро чувствовал, что есть другой мир. Не далекий, просто другой. Там все время творится что-то важное, куда-то проносятся страшные существа, и по сравнению с их делами расцвет и упадок наших стран, судьба империй, армий, континентов - прах и пыль. Понимаешь, дела эти связаны с душой напрямую, а не косвенно, не с тем, в чем она себя выражает...

- Наверное, сейчас... - начал я, ибо мне показалось, что он сошел с ума. Однако поток его речи нельзя было остановить. Он говорил:

- Ты думаешь, это духи стихий, а я думал - это боги. Но сейчас скажу - оба мы не правы. И богов, и духов можно понять, они общаются с людьми, связаны с ними в жертве и молитве. А эти существа совершенно чужды людям, и мир их граничит здесь с нашим по чистой случайности.

Все это почему-то было убедительно, но мысль об этом - в тишине, в темноте, на заброшенном острове - так пугала меня, что я вздрогнул.

- Что же ты предлагаешь? - снова начал я.

- Заклание, - продолжал он, - жертва может спасти нас, отвлечь их, пока мы не уйдем, Так бросают волкам собаку, Только... нет, не вижу, каким образом здесь можно принести жертву.

Я глупо глядел на него. Глаза его жутко светились. Он немного помолчал, потом произнес:

- Конечно, это все ивы. Ивы скрывают их, но они нас вынюхивают. Если заметят, что мы боимся, нам конец, мы пропали. - И он так спокойно, твердо, просто взглянул на меня, что я уже не мог усомниться в его нормальности. Он был совершенно здоров.

- Продержимся эту ночь, - прибавил он, - Тогда сможем уйти незаметно... нет, незамеченно.

- Ты действительно думаешь, что жертва... - еще раз начал я.

Странный звук опустился совсем низко, к нашим головам, но замолчал я не от этого.

- Тише! - прошипел мой друг, подняв руку, и лицо его было поистине страшным. - Не называй их. Назовешь - и расколдуешь, имя - это ключ. Единственная надежда - не замечать их, тогда и они нас не заметят.

Я помешал в костре, чтобы тьма не завладела всем. Никогда не тосковал я по солнцу так отчаянно, как тогда, в жуткой летней ночи.

- Ты не спал прошлую ночь? - внезапно спросил он.

- Плохо, и то уже на рассвете, - осторожно ответил я, пытаясь выполнить его наказ, судя по всему, правильный. - Конечно, при таком ветре...

- Да, да, - прервал он. - А другие звуки?

- Значит, ты их слышал? - удивился я.

- Шажки и перестук, - сказал он и, поколебавшись, прибавил: - И тот звук, другой...

- Над палаткой? - уточнил я. - Когда на нас что-то навалилось?

Он многозначительно кивнул.

- Как будто мы стали задыхаться... - уточнил я снова.

- Да, в каком-то смысле, - согласился он. - Мне показалось, что воздух потяжелел... страшно потяжелел, вот-вот раздавит.

- А это? - не унимался я, твердо решив вымести все из головы и показывая пальцем вверх, туда, где гудел невидимый гонг, утихая иногда, словно ветер.

- Это их звук, - прошептал мой спутник. - Звук их мира. Перегородка очень тонкая, он как-то просачивается. Вслушайся получше, он не сверху, он всюду. Он в этих ивах. Ивы и гудят, здесь они знаменуют враждебные нам силы.

Толком не уяснив, что он хочет сказать, я все-таки с ним соглашался. Мы думали одно и то же, я чувствовал так же, хотя не умел во всем разобраться. Еще мгновение - и я бы проговорился о тех фигурах и ползучих ивах, но он внезапно приблизил лицо ко мне прямо над костром, и я услышал его шепот. Как спокоен был мой спутник, как тверд, как владел собой и событиями! А я-то много лет считал его эмоционально глухим...

- Слушай, - шептал он, - мы должны вести себя как ни в чем не бывало: жить как жили, спать, есть... Притворимся, что мы ничего не чувствуем и не замечаем. Это связано только с сознанием. Чем меньше мы думаем, тем легче уйти. Главное, не думай, мысли сбываются!

- Хорошо, - выговорил я, задохнувшись от его слов и от всех этих странностей, - хорошо, постараюсь, только скажи... Скажи мне, что это за дырки в песке, воронки?

- Нет! - крикнул он, забывшись от волнения. - Я не смею, просто не смею выразить это словами. Если ты сам не угадал, и прекрасно, не старайся. Они объяснили мне, а ты делай всё, что можешь, чтобы тебе не объяснили.

Он снова шептал; я не настаивал. Ужаса хватало и так, больше бы я не вынес. Разговор закончился, мы молча, сосредоточенно курили.