Элджернон Блэквуд: Ивы

Я обошел палатку, заглянул в кусты, поглядел на другой берег, и глубокая, смутная печаль снова накатила на меня.

Я огляделся кругом и едва не вскрикнул. Прежние страхи показались мне просто глупыми.

Все было не таким, как прежде. Кусты! Они оказались намного ближе к палатке. То есть совсем близко, вплотную.

Беззвучно подползая по песку, неслышно, неспешно и мягко, ивы достигли за ночь нашего жилища. Ветер ли гнал их, сами ли они ползли? Я вспомнил мелкий перестук, тяжесть на палатке, тяжесть на сердце, из-за которой проснулся, и едва устоял на ветру, на зыбком песке, словно дерево в бурю.

Спутник мой, судя по всему, крепко спал, и это меня обрадовало. Когда займется день, я смогу убедить себя, что все это - наваждение, ночные выдумки, плоды возбужденной фантазии.

Ничто не побеспокоило меня, и я заснул почти сразу, бесконечно измотанный, но не утративший страха, что почувствую на сердце мерзкую тяжесть.

4

Солнце стояло высоко, когда мой спутник пробудил меня от тяжкого сна и сообщил, что каша готова, пора купаться. В палатку сочился приятный запах поджаренного бекона.

- Река все поднимается, - сказал мой друг, - многие островки исчезли. Да и наш куда меньше.

- Дрова еще есть? - сонно спросил я.

- И дрова, и остров кончатся "завтра, одновременно, - засмеялся он. - До тех пор хватит.

Я нырнул в воду с самой стрелки острова, который и впрямь уменьшился за ночь. Купание взбодрило меня, былые страхи вымылись, испарились. Солнце сверкало, я не видел ни единого облачка, но ветер не утихал.

Вдруг я понял слова моего друга. Он решил остаться, он не спешит! "До тех пор хватит...", до утра, значит. Другими словами, мы пробудем на острове еще одну ночь. Я удивился. Вчера он говорил иначе. Почему же он передумал, что случилось?

Пока мы завтракали, от берега отрывало целые куски. Со вчерашнего вечера мой спутник как-то странно изменился: то ли он волновался, то ли смущался, то ли что-то подозревал. Сейчас я просто не знаю, как это описать, некогда, тревожась, я знал одно: он испуган!

Съел он очень мало, почти не курил. Разложив рядом карту, изучил отметки на ней.

- Лучше бы нам поскорее уйти, - сказал я и с неприятным удивлением услышал:

- Лучше-то лучше, если пустят.

- Кто? - как можно бесстрастней спросил я. - Стихии?

- Силы этого жуткого места, - ответил он, глядя на карту. - Если есть на свете боги, это они.

- Только стихии бессмертны, - откликнулся я с самым естественным смехом, но спутник мой, швед, серьезно взглянул на меня сквозь дым костра и проговорил:

- Нам очень повезет, если мы уйдем невредимыми.

Именно этого я и боялся, но никак не мог задать прямой вопрос. Так собираешься вырвать зуб - ничего не поделаешь, надо, но откладываешь, медлишь...

- А что такое случилось? - наконец спросил я.

- Ну, - спокойно ответил он, - во-первых, нет одного весла.

- Нет весла! - повторил я в испуге, потому что мы правили им как рулем, а плыть без руля по Дунаю в половодье - неминуемая смерть. - Как же так...

- И в лодке нашей течь, - прибавил он, и голос его дрогнул.

Спутник мой встал и повел меня к байдарке. Она лежала ребрами вверх, между костром и палаткой, так же, как недавно, ночью.

- Только одно, - сказал друг, наклоняясь, чтобы его поднять. - А вот и дыра в днище.

Я чуть не признался, что несколько часов назад ясно видел два весла, но передумал и подошел поближе.

В самом дне байдарки зияла ровная щель, словно кто-то аккуратно вынул полоску дерева, или острый камень пропорол нашу лодку во всю длину.

- Хотели приготовить жертву к закланию... нет, две жертвы, - сказал швед, наклонившись и ощупав трещину.

Когда я совсем не знаю, что делать, я свищу, засвистал и тут, как бы не замечая его слов.

- Ночью ее не было, - сказал он, выпрямился и посмотрел куда-то, не на меня.

- Это мы и пропороли, когда втаскивали на берег, - сказал я, перестав на минуту свистеть. - Камни такие острые...

И умолк, ибо он, повернувшись, взглянул мне прямо в глаза. Я и сам прекрасно знал, что говорю чушь. Начнем с того, что камней здесь вообще нет.

- Понятно!.. - констатировал он и скрылся в кустах.

Оглядевшись кругом, я впервые заметил в песке глубокие вмятины, побольше и поменьше, одни - как чайная чашка, другие - как чаша. Конечно, маленькие кратеры выдул ветер, тот же самый, что поднял и бросил в воду весло. Одного не мог он сделать - трещины в байдарке, хотя лодку и впрямь могло пропороть камнем. Я осмотрел берег, что не пошло на пользу этой гипотезе, но за нее ухватилась та убывающая часть сознания, которая именуется "разумом". Я хотел непременно все объяснить, как хочет объяснить мироздание - пусть глупо, пусть нелепо - тот, кто стремится жить по правде и по долгу. Тогда мне казалось, что сравнение это очень точное.