Владимир Дэс - Закон есть закон (сборник)

Он не открыл: пенсию он давно уже получал в консерватории, где вел класс по теории музыки.

Он попросил подождать и по телефону позвонил на третий этаж соседке. Та сказала, что ей никакой пенсии сегодня не приносили.

Девушка постояла-постояла у дверей и ушла.

Странный был визит.

После него целый день, до вечера просидел он дома. Хоть и собака старая вся изскулилась, и только под вечер решил выгулять живую душу.

Едва открыл дверь, как его чем-то ударили в рот и вбили назад, в квартиру. Он упал.

Собаку пинками загнали на лоджию и там заперли. Их было трое: та самая девушка, которая звонила утром, и еще два парня.

Один был худой и длинный. Злой и нервный.

Это он первым ударом выбил Николаю Палычу вставные зубы и изуродовал лицо, а в прихожей еще долго топтал, даже пританцовывал на старом его теле.

Принялись что-то искать. А у него – одни книги, даже водки нет.

Правда, были еще лекарства; он давно уже тяжело засыпал и с трудом просыпался.

Этот худой и высокий нарвал из упаковок таблеток и все их разом заглотил.

А заглотив, совсем обезумел.

Другие все шарили по шкафам и комодам, а этот все подходил к Николаю Палычу и со сладостью прыгал на нем.

– Профессор, сука! Нотки пишешь… старая падаль!

Он подпрыгивал и с хеканьем обрушивался на распластанное тело тощим задом. Куда придется, на живот или на голову.

Собака на лоджии уже охрипла от лая.

Наконец, уже заполночь, они обшарили всю квартиру.

Кажется, они искали что-то ценное.

Рылись, рылись и рылись. Разве что паркет не вскрывали.

И никак не могли понять, почему в этой квартире нет ничего дорогого. Обшарили его карманы. А там всего-навсего несколько мятых бумажек – на молоко.

Но здесь и сейчас они были хозяевами и поэтому гуляли по квартире, как по парку.

Все было разворочено, пол завален бумагами.

Нашли-таки сейф.

Худой и длинный подошел, поставил башмак на горло и спросил, где ключи. И давил сильнее и сильнее.

Николай Палыч заметался. Стал тыкать рукой в тумбочку.

А тот все давил.

И когда уже казалось, что все, конец, снял ногу.

Но тут же со всего размаху двинул ботинком в подбородок. Кажется, что пора бы уже и умереть, но старик не умер. Там, за холодильником, у него была кнопка, которую непременно надо было нажать. И не потому, что еще хотелось жить, а потому, что все это так плохо и неправильно. Начало светать.

Николая Палыча никогда и никто не бил.

А этот юноша, по сути дела ребенок, изуродовал его.

Николай Палыч искал спасения. Хотя боли уже не понимал. Просто было как-то нехорошо. Этот длинный и худой по возрасту мог вполне быть его внуком. Приходить к нему вечерами и слушать то, что он накопил в своем разуме за эти годы. Он бы научил его любить музыку…

И тут его схватили за жидкие седые волосы и с громким матом поволокли из прихожей в зал.

В зале стояло пианино – его гордость.

С удивительным звуком. И не просто пианино, а инкрустированное, некогда принадлежавшее генералу Краснову. За все время его настраивали всего два раза.

– Ну что, дядя? В сейфе пусто, одни бумажки. Денег у тебя нет, так хоть сыграй нам.

Потыкав старика носом в клавиши, длинный вдруг упал. Заколотился, задергался. Стало его скручивать. Изо рта пошла пена.

Парень и девушка посмотрели на это нее, забрали кой-какие книги и еще что-то блестящее, позолоченное, и ушли.

Они остались вдвоем.

Снова пришло утро.

Парень лежал не то живой, не то мертвый. И дед, весь разбитый – полуживой.

Тихо-тихо Николай Палыч дополз до кнопки. Дополз и надавил.

Все…

Как он ненавидел этого человека!

Эту жирную, похотливую, вонючую свинью.

Этот вечно мокрый, слюнявый рот с отвисшей губой. Эти наглые на выкате глаза. Волосатую спину, кривые ноги и маленькие короткие руки с грязью под ногтями.

Но все это принадлежало мужу хозяйки массажного комплекса в Центре валеологии. И поэтому такой многопудовый набор человеческих мерзостей терпели. Терпели все: менеджеры, врачи, охранники, медицинские сестры, сантехники, водители. Терпел его и он. Массажист со стажем. Самый опытный, самый уважаемый, самый молчаливый.

Муж хозяйки приходил каждое утро. Громко смеялся, щипал работниц. С персоналом не здоровался. Не мылся, не чистил зубы, а грузно, как мешок, ложился на массажный стол и под собственное ржание выпускал газы из своего необъятного зада, а после первых же пассов массажиста засыпал с храпом. Но спал чутко и всегда чувствовал, когда массажист халтурит. Поэтому за многие годы все массажисты поняли: лучше честно отработать этот час, чем потом получать пинки или, еще того хуже, бегунок на увольнение.