Николай Романецкий - Обречённый на любовь

- Мне рано уходить, - произнес вслух Калинов.

И серый туман рассеялся, превратился в полутьму. Калинов снова был в той же пещере, только не было тут теперь музея восковых фигур. Не было и живых тинэйджеров. Как не было и Виты. У костра сидели Джос и Медовик, смотрели в огонь, разговаривали. Калинова они не видели: полутьма у стены прекрасно маскировала его. Калинов осторожно сел на землю и стал слушать.

- Может быть, он все-таки не тот? - говорил Медовик.

- Мы не могли ошибиться, - отвечал Джос.

- Но ты же видишь - связь оборвалась!

- Однако я не теряю надежды на ее восстановление... Мы изменили тактику. Посмотрим на результаты.

- И все-таки по расчетам связь не должна была обрываться.

- Милый, он же человек. Их судьбы никогда нельзя сделать полностью фатальными. Всегда остается разброс реакций. - Джос наклонился, пошевелил горящие сучья. - Честно говоря, надоела мне эта шкура. Все время приходится контролировать процессы управления... Ты на Земле когда-нибудь ходил по краю пропасти?

- Нет, там, где я жил, была равнина.

- Ну, у нас, честно говоря, настоящих гор тоже не было. Точнее будет сказать - ходить над обрывом.

- По краю оврагов я ходил. - Медовик мечтательно улыбнулся. - И по деревьям лазил, когда бортничал.

Джос поморщился:

- Помнишь, когда стоишь на краю обрыва, появляется такое странное ощущение... Кажется, взял бы и шагнул в пустоту... Аж мышцы от желания сводит.

Медовик покивал.

- Вот у меня такие же ощущения с оболочкой, - продолжал Джос. - Так и хочется взять и перестать управлять телом. И посмотреть, что будет...

- Нос расквасишь, вот и все. Больше ничего не будет.

- Нет, ты до конца не понимаешь. - Джос покачал головой. - Все-таки людьми мы были слишком разными.

- Разумеется... Тебя вся Земля знает, а кому известен медосборщик с берегов Ильменя. Большинство и названия-то такого никогда не слышали!

- Ладно, - сказал Джос, - оставим эту тему. Человеческие тела пробуждают в нас человеческие эмоции. Этак, еще немного, и меня потянет в постель к живой женщине... Как думаешь, он надолго ушел?

- Вряд ли. Сомневаюсь, что он вообще ушел. Если он Спаситель, не должен был. Витальная программа должна его ограничивать в поступках.

Калинов внимательно слушал. Говорили, без сомнения, о нем. Но смысл разговора до него не доходил. Понятно было только, что эти двое, кажется, имеют какое-то отношение к спиритосфере, к той страшненькой сказке, в которую он окунулся десять лет назад и которая давно уже стала казаться чем-то нереальным, как будто и не происходившим вовсе. И только присутствие Марины в его жизни говорило о том, что все это действительно случилось.

- Как бы то ни было, - сказал Джос, - провал близится. Изменение энтропии начнется уже через неделю плюс-минус одни сутки.

- Так скоро?

- Ну здесь-то эту неделю можно растянуть в полвека. Но это добавит кое-какие сложности... Так что, если он ушел, мы дадим ему не больше одного дня. Потом заберем сюда и больше не выпустим.

- Подожди-ка, - сказал Медовик.

Он неуловимо изменился, застыл, словно превратился в камень. Джос ждал. Наконец Медовик шевельнулся, ожил, оттаял.

- Никуда он не ушел. Он где-то здесь, точнее определить не могу - не хочет, чтобы мы знали, где он. Может быть, совсем рядом, затаился где-нибудь и слушает.

- Ты думаешь? - Джос обернулся, посмотрел сквозь Калинова. - Если он способен на такое, то не все еще потеряно. Значит, связь не оборвалась полностью. А с дубль-Спасителями всегда были сложности.

- Ладно, - сказал Медовик. - Пошли в гостиницу. Если он остался, ему придется искать ночлег.

Они исчезли. Калинов подождал немного, потом встал и подошел к костру. Костер догорал, не трещали сучья, не взметались искры, но от него все еще шло приятное тепло. Калинов сел, пододвинулся ближе и попытался осмыслить услышанное.

Что им нужно от него теперь? Если он Спаситель, то кого он должен спасти? Виту?.. Зяблика?.. Свою семью?.. Счастье своих жен и детей?.. Он представления не имел. Но казалось ему, будто он только что побывал на очередном спектакле.

От костра шло странное тепло. Оно согревало не только тело, но и душу. От него становилось хорошо, счастливо, как от несчастной любви, когда ее вспоминаешь через много лет. Что-то шевельнулось в сердце, захотелось, чтобы здесь, у костра, оказалась Вита и чтобы неверные тени бегали по ее лицу.

Он поднял голову. Вита сидела по другую сторону костра, смотрела на огонь. Ошуюю и одесную от нее расположились Вита-горничная и Вита-официантка. По лицам всех троих скакали быстрые тени. Калинов разглядывал лицо жены. В неверном свете догорающего костра оно казалось ему незнакомым, потерянным, забытым, у глаз резвились морщинки, рыжая челка ниспадала на лоб, длинные ресницы луками загибались кверху. Какая-то мысль колотилась Калинову в мозг, но он отогнал ее, замотал головой.