Александр Рубан - Белый слон

- А чего тогда?

- Вот чего... - Я повернулся на бок, привлек её к себе и стал собирать губами оставшиеся слезинки.

- Опоздаешь! - прошептала она. - У меня "окно", а ты опоздаешь...

Я не стал объяснять. Успею. В конце концов, возьму да и позвоню в контору из штаба резерва. И даже не лично позвоню, а попрошу полковника, чтобы он позвонил. Пускай хозяин сам выплатит Нике всё, что мне причитается, и пускай сам переоформит наши акции на льготные (для семей офицеров действующей армии) дивиденды. А козлом я его обзову потом, когда вернусь.

Я вернусь.

Глава 2. Поднимается ветер

Райкомрез полковник Включенной не принимал - и это было странно. В день призыва командир резерва обязан принять любого ветерана Миротворческих Сил с любой просьбой. Выполнить или не выполнить просьбу - это уже другой вопрос. Но принять меня он обязан. Я - ветеран, сегодня - день моего призыва, и до времени явки осталось чуть меньше часа.

Но его высокоблагородие не принимал.

Я выразил своё неудовольствие адъютанту - щеголеватому, по-воробьиному шустрому и суетливому подпоручику, которого я невзлюбил с первого взгляда. И не зря: в конце беседы чижик-пыжик в аксельбантах присоветовал мне зайти в кабинет № 20.

Мразь!

Чтобы я, боевой офицер МС, пополз ТУДА с жалобой на моего командира?.. Я даже задохнулся, не находя, что ответить, вышел из приёмной и (благо, что был в штатском) ахнул дверью так, что загудело на весь штаб.

Сволочь. Все адъютанты - сволочи.

Дойдя скорым шагом до лестницы, я несколько успокоился. Не принимаешь - не надо. Обойдусь. В контору я, в конце концов, могу написать. А вот зайти в ТОТ кабинет действительно стоит: пускай ОНИ поставят на письме свою отметку, и в таком вот виде я пошлю письмо хозяину. Тогда он никуда не денется - и выплатит, и переоформит, как миленький.

Может, чижик-пыжик именно это и имел в виду? Что ж, может быть, и так. Всё равно гаденыш. Холуй.

Я медленно спустился на второй этаж, всё ещё размышляя: стоит ли? Чем реже ТУДА заходишь, тем совесть чище...

Особый отдел был в другом конце коридора, за поворотом, а перед поворотом усматривалось некоторое скопление резервистов. Как и я, никто из них не был экипирован, и все мы пока пребывали в одном и том же звании штатский. И каждому, похоже, зачем-то понадобилось ТУДА, поскольку скопление являло собой подобие очереди. Странно.

Слишком много странного сегодня в штабе. Пустой, аж гулкий первый этаж - не бывает такой пустоты на хозяйственном этаже в день призыва. Ни очередей, ни беготни с пакетами, ни командирского рыка из-за дверей на третьем, начальственном - словно никто и не транслировал повесток сегодня ночью. Ни одного автобуса на огороженной стоянке возле штаба, ни одного тягача с боевым довольствием, ни одного фургона с вещевым и сухпайками. Конечно, их надлежит подгонять за два-три часа до отправки - но обычно подгоняют загодя. И очередь ТУДА... Ладно, с этим разберёмся. Наконец, почему-то запертый актовый зал - он же гипнотренажный.

Проходя мимо двери с табличкой "14", я ещё раз подёргал ручку. Дверь была заперта. И такая тишина внутри, что одно из двух: либо там ни души, пыль на пультах и дохлые тараканы в углах, либо наоборот - в битком набитом зале идёт глубокий инструктаж. Самый глубокий, на грани комы - когда инструктируемый не то что не храпит, а почти и не дышит.

Я выпустил ручку двери с табличкой "14" и снова посмотрел в ТОТ конец коридора, где перед поворотом переминались с ноги на ногу мои сослуживцы в штатском. Узнал моего заместителя, поручика Самохвалова. Узнал командира первой полуроты, капитана Рогозина. Кажется, узнал штаб-майора Проценко и его адъютанта, прапорщика Станкового. И ещё были знакомые фигуры из нашего дивизиона, в том числе - несколько рядовых. Последние старательно изображали непринуждённость, поскольку тоже были в штатском.

Заметив толстый бритый затылок над круглыми, обтянутыми ватником плечами, я вздрогнул. Затылок явно принадлежал моему денщику, сержанту по фамилии Помазанник, который за глаза величал меня "нашим благородием", с глазу на глаз Витенькой, при подчиненных Виктором Георгиевичем и лишь в присутствии высокого начальства снисходил до уставных "господин капитан" и "капитан Тихомиров". Сержант был непривычно молчалив, подчёркнуто смиренен и демонстративно не вникал в беседу господ офицеров - держась, однако же, поближе к ним, а не к рядовой братии.

Впрочем, беседа господ офицеров состояла лишь из переглядываний и жестов. Переглядывания были осторожны, а жесты - скупы и маловразумительны. Не из-за Помазанника, разумеется, а из-за близости ТОГО кабинета.