Александр Рубан - Дома

Ну что ты ждёшь от дурака? Ну что ты хочешь от поэта? ...Мне тень привязанности этой до спазмы в горле дорога.

7. Сонет

Мы встретились. Мы долго не встречались, боясь, что распадётся наша связь. Непрочной представлялась эта малость, из глубины забвения светясь.

Но речка в оба берега плескалась, соединяя нас, живущих врозь, но сердце сладкой болью отзывалось на имя -- если вдруг произнеслось.

Всё оказалось не таким, как было. Река не та, и берега не те, и плеск волны в прибрежной темноте не будоражит память с прежней силой.

Обыденно звучание имён... Мы встретились. Распалась связь времён.

8.

"Мне писали стихи!" -- с грустной гордостью ты говоришь и, наверно, хранишь все листки и читаешь подругам. Абрикосы цветут. И плывёт, поднимаясь до крыш, абрикосовый запах. И дождик по стёклам упругим

барабанит всю ночь. И тебе до зари не уснуть над раскрытою книжкой -- красивым и скушным романом. Нет в судьбе поворота, и прям заколдованный путь, и с него не свернуть, обманув себя новым обманом.

Ты окно распахнёшь и вдохнёшь абрикосовый дождь, а потом, торопя и опять отгоняя решенье, ты стихи соберёшь и, быть может, порвёшь и швырнёшь. Я придумал тебя. Я влюбился в своё отраженье.

Я придумал. А ты не хотела придуманной быть. Ты хотела придумать меня, чтоб любить без оглядки, без оглядки на быт, на мой вечно несобранный вид, на взъерошенность мыслей и слов в голове и в тетрадке...

И закружат стихи -- пожелтевшие листья любви, -в опрокинутом небе встречая свои отраженья. Бросим прошлое -- прошлому. Полно обрывки ловить. Нам с тобой не хватило -- любви или воображенья?

Это сон. Ты проснёшься, когда нагловатый, весенний, участившийся дождь застучит по бесценным листкам. Ты закроешь их скушным романом. Рассвет, как спасенье, нежно руку протянет и нежно коснётся виска.

Вот и всё. А на узкой кровати, в подушках не смятых столько спрятано снов, ожиданий, отрад и утрат... Абрикосами пахнет. Привычный и приторный запах. Ты читаешь стихи. Ты, наверное, плачешь. Я в каждой слезе виноват.

Домовой

1.

Когда опять я покидаю дом, пусть даже дом брезентовый и тесный, грущу о том, что пережито в нём, а вспоминать не всякий раз уместно,

грущу о том, что вот уж сколько лет в дому ином надеюсь быть счастливей, и это так похоже на рассвет, на поцелуй прощально-торопливый,

грущу о том, что снова -- кутерьма, что в кутерьме привыкну постепенно и покидать обжитые дома, и обживать покинутые стены.

2.

Человек был очень весел, сам не зная, отчего, вдалеке от модных песен и от дома отчего,

от уюта и комфорта, от забот любимых рук, от огней аэропорта и от судоходных рек.

Человек твердил ночами рассудительную чушь: мол, в глуши он не случайно, и, мол, разве это глушь?

Всё продумал он и взвесил, всё он сделал по уму. Он доволен. Горд и весел. Верьте на слово ему.

3.

Я порой с работы поздно ухожу, три ключа в своём кармане уношу.

Три ключа в моём кармане, три ключа -я войду к любому гаду, не стуча.

Я скажу любому гаду: "Здравствуй, гад. Ну-ка, ставь на стол кефир и лимонад!"

И достанет он, приветствуя меня, два стакана и недопитый коньяк,

ну а я ему совру: "Ты знаешь, гад, я непьющий! Ты купил бы лимонад..."

Отвернётся он печально от меня, из горла хлебнёт початый свой коньяк,

обопрётся тяжело на шаткий стол. Препаршиво гад живёт. Он холостой.

Стены голы. Не зашторено окно. Разлито в углу креплёное вино.

На столе -- газета, стоптанный сапог, три окурка и капроновый чулок.

Я скажу ему негромко: "Слушай, гад, разве это..." -- Он ответит: "Виноват.

Виноват, -- он скажет, глядя мне в глаза. -Я живу не так, как надо. Так нельзя".

Постоим и помолчим мы с ним вдвоём -я и он, живущий в зеркале моём. Повздыхаем,

показнимся

и допьём.

4.

Подслеповатым, но зрячим окном щурясь на терема, где-то, я верю, стоит этот дом -там, где не сносят дома.

Будто на блюдечке белой зимы ломтиком старины -дом, что запомнил мой каждый миг: радости, горя, вины...

Ясной дорогой шагаем ли мы, бродим ли мы впотьмах -смотрят на нас из далёкой зимы нашего детства дома.

5.

Домовой -- не хозяин дома, сквозняков его и теней. Потому что хозяин -- дома. Вот лицо его на стене.

Домовой по покоям бродит, половицами -- скрип да скрип. Не находит покоя, бредит днями прошлыми гном-старик.

Он привык, что хозяин недвижен. Беспокоит его одно: лепестки отцветающих вишен мягко-мягко стучат в окно,

и мерещатся в тёплой вьюге что-то помнящие глаза, что-то шепчущие друг другу позабытые голоса...