Владимир Печенкин - Два дня «Вериты»

— Религия тут ни при чем. Но и у неверующего есть свои святыни. Это все, что осталось у меня в память о матери, не считая пожелтевших фотографий. Церковь где-то под Москвой, русской столицей. Я ведь русский, Джо.

— Вон оно что! Ты никогда не говорил об этом. Правда, твоя несколько странная фамилия…

— Моя фамилия Багров, Георгий Багров, — доктор усмехнулся грустно. — Я и не скрывал этого, просто не заходило разговора. И, по правде говоря, какой же я русский — без родины? Я родился здесь, в этой стране, и никогда не видел России. Отец, штабс-капитан царской армии и наследник родовитых помещиков, бежал от революции в Маньчжурию. Бежал без денег и без надежд. Потом его как-то занесло в Штаты. Но что он мог делать в Штатах? Не знаю уж, каким образом попал он в Центральную Америку. Но здесь ему в какой-то степени повезло — он женился на дочери русского купца, у которой, к счастью, еще сохранилось немного денег и на двоих хватало здравого смысла. До самой смерти отец бездельничал и люто ненавидел русскую республику, сделавшую его бродягой. А мать… Хорошая она была, Джо. Всю жизнь трудилась в своей лавчонке, сводила концы с концами и ни словом не укоряла мужа за картежную игру, за постоянные измены, за ложь. Вот она-то, женщина из простонародья, любила родину и, наверное, если бы не замужество, вернулась. Самым святым для нее было вот это изображение храма, где ее крестили. Она любила рассказывать мне про Москву, про реку Волгу, о монастырях, о праздниках… Ее родители сгинули где-то в революцию, рассеялась по миру родня, самой выпало испытать всякое… Но мать никогда не проклинала революцию. Зато это постоянно делал отец. Он состоял в какой-то монархической организации, которая только тем и занималась, что проклинала. Мне было лет двенадцать, когда он умер, несчастный, обозленный, ополоумевший алкоголик. И у матери еще хватило сил наскрести денег на мое образование. Вот так — сначала отец, потом я — всю жизнь она кого-то поддерживала…

Лицо доктора дрогнуло, словно от боли.

— Ты что, Гарри?

— Я устал. И еще этот больной мальчик, я не могу разгадать его болезнь… Право же, я здорово устал сегодня.

Слейн редко видел доктора. Мальчику становилось все хуже, и Гарри часами просиживал у его постели, по нескольку раз в день брал кровь для анализа, делал больному уколы, вливания, готовил новые лекарства. Потом уходил в электростанцию. Возвращался поздно, усталый, молчаливый, все более хмурый.

— Сложный случай, — говорил он журналисту. — Или не хватает моих знаний или… или какая-то новая болезнь. Не могу разобраться, что с этим мальчиком.

Слейн старался не беспокоить доктора, реже попадаться ему на глаза.

На четвертый вечер после приезда доктор возвратился в свой домик поздно ночью.

Слейн, удобно развалясь в кресле, курил и просматривал старые журналы под зеленым абажуром настольной лампы, в гостиной стоял мягкий, спокойный полумрак. Но журналист сразу заметил тоскливо опущенные плечи доктора.

— Что случилось, Гарри? Ты болен?

Доктор молчал, стоя неподвижно в дверях.

— Гарри! — Слейн отбросил журнал и встал. — Может быть, болезнь у мальчишки заразная, и ты…

— Мальчик умер, — глухо сказал доктор. — А я так и не понял ничего…

Он ушел в комнату и закрыл за собой дверь.

Наутро палатки не оказалось на месте, семья индейцев ушла в горы.

Доктор больше не говорил о смерти маленького пациента. Но свободного времени у него не прибавилось. Каждый день приходили больные из соседних поселков или доктор уходил к ним. Кроме того, Слейн заметил, что друг его проводит долгие часы в помещении электростанции, засиживаясь иногда до глубокой ночи. Журналист считал себя не в праве мешать его занятиям и никогда не подходил к бетонному зданию, хотя порой его одолевало любопытство. Валялся на траве в тени скал, читал старые журналы, слушал болтовню Паулы о жизни в горах или беседовал с индейцами, приходящими в больницу. Слейна удивляло такое трудолюбие и интерес к самым разнообразным делам.

— Гарри, я давно хочу спросить, как же все-таки ты стал врачом? Ведь медицинский диплом…

— Для работы среди индейцев диплом не так уж и обязателен. Да и его можно купить… наконец, принять в подарок.

— Да? Оригинальный подарок, ничего не скажешь! Но ведь знания нельзя купить и так далее. Ты изучал в университете радио и электронику…

— И, кроме того, охотно посещал в качестве вольнослушателя лекции по медицине, это меня всегда интересовало. Даже ассистировал при операциях.