Владимир Рыбин - Дверь в иной мир

Мало кто в Космическом научном центре знал имя ландшафтного архитектора, создавшего этот парк. Но перед ответственными докладами и экспериментами, как и после них, все любили приходить сюда, чтобы хоть немного побродить по тихим тропам, обрести покой. Именно здесь, не в межпланетном, а в земном уединении, зародилось большинство идей, которыми гордился научный центр.

Андреев и Бритт, два давних друга и недавних противника, молча шли рядом и думали каждый о своем. Много лет дела, которыми они занимались, почти не соприкасались между собой. Одного интересовало рождение и умирание звездных систем, другого - рождение и умирание элементарной материи, таких сверхмикрочастиц, для которых одна-единственная земная секунда была вечностью.

- Ну как, отдышался? - спросил Бритт, когда они подошли к очередному камню, перегородившему тропу.

- Это же роковая величина - десять в минус тридцать третьей степени сантиметра! - с неожиданной страстью откликнулся Андреев, и Бритт пожалел, что снова задел его. - Ведь есть же предположение, что там, в неведомом сверхмикромире, смыкаются микрофизика элементарных частиц и мегафизика звездных систем!..

Андреев хлопнул ладонью по камню и, сердитый, повернулся к Бритту.

- Смы-ка-ют-ся! А для некоторых это пустой звук, всего лишь термин. Почему даже Великий Космос не создает частиц такой энергии, которые могли бы дробить кванты пространства-времени? Молчишь? И правильно, что молчишь! Квант пространства-времени - это, возможно, дверь в иной мир. Нельзя взламывать запретную дверь!

- Но почему <����запретную>?

- Был в древности такой поэт - Брюсов. Знаешь, как он писал? Прочесть?

- Давай.

- ...быть может, каждый атом

Вселенная, где сто планет:

Там - все, что здесь, в объеме сжатом.

Но также то, чего здесь нет.

Их меры малы, но все та же

Их бесконечность...

- Это из области так называемой научной фантастики, - усмехнулся Бритт.

- Фантастики? - воскликнул Андреев. - А как ты понимаешь мысль о неисчерпаемости электрона?.. Хорошая будет фантастика, если кто-то из другого пространства возьмет да и взорвет нашу вселенную?!

- До сих пор не взорвали.

- Как знать! Может, взрывающиеся галактики - это самое и есть. Нам известно, что было вчера, да и то не все, но мы не можем знать, что будет завтра. Особенно когда мы коснемся основы основ нашего мироздания.

Бритт пожал плечами. Он решительно не понимал своего друга. Появилась возможность узнать то, к чему люди стремились веками. И теперь, на пороге, может быть, великого открытия, остановиться? Разве это возможно? Не он, так другой попытается заглянуть за запретный предел - теоретический минимум, равный десяти в минус тридцать третьей степени сантиметра. Возможно, что это и небезопасно. Но кого и когда останавливала неведомая опасность? Скорее она влекла. Сколько раз было в истории - сначала шагнут, а потом оглядываются. Но, может, именно в этой безоглядной решимости суть всего прогресса науки?..

- Я не могу отказаться от опыта на основании мифических доводов, сказал Бритт.

- Но ведь на Серую планету являлись существа из другого пространства-времени?

- Это не доказано.

- Доказано, что все их сказки - правда.

- И правду можно понимать по-разному.

Андреев сердито посмотрел на него и вдруг, махнув рукой, пошел прочь. Остановился поодаль, оглянулся, сказал приглушенно:

- Я воспользуюсь... своим... Правом!..

<����Что ему далась эта Серая?> - подумал Бритт, оставшись в одиночестве. Он вынул карманный телефон, набрал код научного центра и сказал включившемуся на связь автомату-библиотекарю:

- Прочтите-ка мне сказку Серой планеты. Ту, которая начинается словами <����Они пришли ниоткуда>.

Он положил коробку телефона на камень, отошел по тропе и стал ждать. Несколько секунд было тихо. Потом послышался мелодичный сигнал начала передачи и зазвучал спокойный, бесстрастный голос автомата. В сгустившихся сумерках коробку не было видно, и казалось, что говорит сам камень.

Бритт нарочно пытался вызвать в себе волнение, слушая сказку о безумном небе и порхающих звездах, о растворенном в ночи пространстве и многоруких чудищах, уползающих в никуда. Но привыкший к жесткой логике оценок мозг его дремал под мелодичный рассказ, не взрывался, как обычно, в предчувствии открытий, не возбуждал никаких чувств.

<����Другой он, что ли? - думал Бритт об Андрееве. - Как это возможно в наше время логику ума рассматривать через призму эмоций? Наука, построенная на предчувствиях? Безумство какое-то!>