Клиффорд Саймак: Убийственная панацея

Клиффорд Д. Саймак

УБИЙСТВЕННАЯ ПАНАЦЕЯ

Клиника была наготове и утром начала операцию "Келли" -- а это было нечто, раз уж пришлось окрестить ее "Келли"!

Он сидел в потрепанном кресле-качалке на покосившемся крыльце, и повторил это себе, и покатал слово на языке, но в нем уже не было ни прежней остроты, ни сладости, как некогда, когда великий лондонский доктор встал в ООН и заявил, что назвать ее можно только "Келли" и никак иначе.

Хотя, если хорошенько подумать, все это дело случая. Вовсе не обязательно "Келли", это мог быть и кто-нибудь другой, лишь бы после фамилии стояло "Д.М."*. Это мог быть Коген, Джонсон, Раджонович или кто-нибудь еще -- любой из врачей мира.

_________________________________________________ * ученая степень доктора медицины -- прим.перев.

Он немного покачался; кресло поскрипывало, доски крыльца постанывали ему в лад, а наступающие сумерки тоже были полны звуков вечерних игр детей, торопящихся насытиться последними минутами игры перед тем, как придется идти домой и вскоре после того -- в постель.

В прохладном воздухе разносился запах сирени, а в углу сада смутно виднелись белые цветы раннего невестиного венка -того самого, что дала им с Дженет много лет назад Марта Андерсон, когда они впервые поселились в этом домике.

По дорожке протопал сосед, и в сгустившихся сумерках он не сумел разглядеть, кто именно, но сосед окликнул его:

-- Добрый вечер, док.

-- Добрый вечер, Хайрам, -- ответил старый док Келли, узнав соседа по голосу.

Тот пошел прочь, громко топая по дорожке.

Старый док продолжал раскачиваться, сложив руки на своем брюшке, а из дома доносился шум кухонной суматохи: Дженет прибирала после ужина. Наверно, скоро она выйдет и сядет рядом с ним, и можно будет немного побеседовать, вполголоса и как бы между прочим, как полагается любящей пожилой паре.

Хотя, в общем-то, доку уже следовало уйти с крыльца -- в кабинете на столе ждал прочтения медицинский журнал. В последнее время развелось столько новых средств, и надо держаться в ногу со временем -- хотя, судя по развитию событий, совершенно неважно, идешь ты в ногу со временем, или нет.

Быть может, в скором будущем не останется почти ничего такого, с чем надо держаться в ногу.

Конечно, нужда в докторах будет всегда -- всегда будут находиться проклятые идиоты, разбивающие машины, стреляющие друг в друга, втыкающие рыболовные крючки в ладони и падающие с деревьев. И всегда будут новорожденные.

Он немного покачался взад-вперед, размышляя о всех детях, которые выросли, стали мужчинами и женщинами и завели собственных детей. А еще он поразмыслил о Марте Андерсон, лучшей подруге Дженет, и о старине Коне Джилберте, самом сварливом из ходивших по земле самодуров, к тому же невероятно скупом. Подумав о том, сколько денег ему уже задолжал Кон Джилберт, ни разу в жизни не оплативший ни одного счета, док с кривой улыбкой хмыкнул себе под нос.

Но так уж пошло -- одни платят, другие только делают вид, потому-то он с Дженет и живет в этом старом домишке и ездит на одной машине уже шестой год, а Дженет целую зиму ходила в церковь в одном и том же платье.

Хотя, если подумать -- то какая разница? Главная плата заключается отнюдь не в деньгах.

Одни платили, другие нет. Одни живы, другие померли, и неважно, кем они были в этой жизни. У одних есть надежда, а у других нет -- и одним об этом сказали, а другим нет.

Но теперь все изменилось.

И началось все здесь, в этом маленьком городке Миллвилл -и притом не более года назад.

Вот так -- сидя в темноте, окруженный запахом сирени, белым мерцанием невестиных венков и приглушенными криками доигрывающих свое детей -- он вспомнил все от начала и до конца.

Было почти 8:30 и он слышал, как мисс Лэйн в приемной разговаривает с Мартой Андерсон, а та, как он знал, была последней.

Чувствуя себя совершенно разбитым, он снял свой белый халат, небрежно сложил его и положил на смотровой стол.

Дженет давно ждет с ужином, но не скажет ни слова, она никогда ничего не говорила. За все эти годы она не сказала ни слова упрека, хотя порой он ощущал, что она не согласна с легкомысленным стилем его жизни, его постоянной возней с пациентами, которые ни разу даже не поблагодарили его -- в лучшем случае, оплачивали счета. А еще было ощущение несогласия с его переработкой, с его готовностью спешить по ночному вызову, хотя вполне можно было посетить больного во время обычного утреннего обхода.