Майкл Флинн - Эйфельхайм - город-призрак

— Чего ты хочешь? Нет!

— Я пришел спросить ивовой коры. Прости за мое вторжение. — Он попятился назад.

— Что ты сделал с ними?

Дитрих остановился. Она имела в виду тех, кто ушел? Или тех, кто умер в госпитале?

— Не делай мне больно! — Ее лицо покраснело от гнева, зубы стиснулись.

— Я никогда не причинял тебе боль, schatzi. Тебе это известно.

— Ты был с ними! Я видела тебя!

Дитрих едва разобрал слова девушки, как ее рот раскрылся вновь; но на сей раз вместо криков страха оттуда извергся фонтан рвоты. Он был достаточно близко, часть попала ему на одежду, и омерзительная вонь быстро наполнила комнату. Пастора едва не стошнило.

— Нет, Господи! — закричал он. — Я запрещаю!

Но Бог не слушал, и Дитриха посетила безумная мысль: может, Он тоже заразился чумой и Его всеобъятная бестелесная сущность, «бесконечно протянувшаяся без предела или измерения», сейчас гнила в безбрежной пустоте Эмпирей, за хрустальными небесами.

Страх и ярость покинули черты Терезии, и она посмотрела на себя с изумлением.

— Папочка? Что случилось, папочка?

Дитрих раскрыл объятия, и девушка упала ему в руки.

— Вот так. Теперь ты должна прилечь. — Он порылся в суме, вытащил оттуда мешочек с цветами и прижал к носу. Но то ли аромат цветов выветрился, то ли вонь оказалась слишком сильной.

Пастор отвел Терезию в постель, подумал, что она уже легка, словно бестелесный дух. Как земля по природе своей стремится к центру, так и воздух желает попасть на небеса.

Грегор вошел в дверь:

— Я услышал, ты кричала… Ах, Владыка Небесный!

Терезия уже хотела идти ему навстречу:

— Входи, дорогой муж.

Но Дитрих твердо ее удержал:

— Ты должна лечь.

— Ja, ja. Я так устала. Расскажи мне сказку, папочка. Расскажи мне о великане и карлике.

— Грегор, принеси ланцет. Промой его в старом вине и подержи над огнем, как показывал нам Ульф. Затем поспеши сюда.

Мужчина привалился к дверному косяку и провел ладонью по лицу. Поднял взгляд:

— Ланцет. Ja, doch. Как можно быстрее. — Он замялся. — Будет ли она?..

— Я не знаю. — Пастор уложил Терезию на соломенный тюфяк, сложив одеяло ей под голову взамен подушки. — Я должен проверить, нет ли пустул.

— Я больна?

— Увидим.

— Это чума.

Дитрих не сказал ни слова и задрал промокшую рубашку.

Пустула оказалась у нее в паху, огромная, черная и разбухшая, словно злобная жаба, гораздо крупнее той, что священник проткнул на Эверарде. Такое не могло нарасти за одну ночь. Когда болезнь вспыхивала внезапно, пораженный ею умирал тихо и быстро, безо всяких нарывов. Нет, эта росла несколько дней, если судить по примеру других.

Ворвался Грегор и опустился рядом с ним, сперва передав еще теплый от пламени ланцет, затем приняв ладонь Терезии в свои.

— Schatzi.

Глаза Терезии были закрыты. Теперь она раскрыла их и серьезно посмотрела на священника:

— Я умру?

— Пока нет. Мне нужно проколоть твою пустулу. Это причинит ужасную боль, а у меня нет губок.

Девушка улыбнулась, и из уголков ее рта потекла кровь, напомнив Дитриху рассказы о «Фройденштадском оборотне». Грегор где-то отыскал тряпицу и обтер ей лицо, но с каждым прикосновением алая жидкость сочилась вновь.

— Я боюсь открыть ей рот, — сдавленно сказал он. — Я боюсь, жизнь тут же покинет ее.

Дитрих сел боком на ноги женщины.

— Грегор, прижми ее за руки и плечи.

Пастор наклонился к пустуле внизу ее живота. Когда острие едва лишь коснулось тугого, твердого покрова, Терезия вскрикнула:

— Sancta Maria Virgina, ore pro feminis ! [276] Sancta Maria Virgina, ore pro feminis! — Святая Дева Мария-заступница! (Лат.)

Ноги больной конвульсивно дернулись, едва не опрокинув священника. Грегор безжалостно вцепился в ее плечи.

Дитрих слегка надавил острием, прокалывая кожу, к прискорбию, это движение уже стало для него привычным. «Я опоздал, — подумал он. — Пустула слишком разрослась». Размером с яблоко, та переливалась темным, зловеще синим цветом.

— Еще вчера у нее не было никаких признаков! — воскликнул Грегор. — Клянусь.

Дитрих верил ему. Она скрыла следы, страшась, что ее положат среди демонов. Как же она их боялась, если это смогло затмить даже ужас перед болезненной смертью? Не бойся, завещал Господь, но люди нарушали все заповеди, так почему бы и не эту?

Кожа прорвалась, и густой, гнилостный желтый гной брызнул наружу, оросив ее бедра и капая с соломенного матраса. Терезия закричала и стала звать Деву Марию вновь и вновь.