Майкл Флинн - Эйфельхайм - город-призрак

— Что хочешь узнать, друг Дитрих? — спросил Ганс.

— Какой сегодня день.

— Хм… Ты ищешь день ночью?

— Друг кузнечик, думаю, ты открыл synecdoche. Я имею в виду дату, конечно. Движение небес могло дать мне подсказку, умей я читать их. Но я уже давным-давно не читал «Альмагеста» [273] «Альмагест» — классический труд Клавдия Птолемея, появившийся около 140 г. и включающий полный комплекс астрономических знаний Греции и Ближнего Востока того времени. Полное название «Великое математическое построение по астрономии в 13 книгах» или, кратко, «Мэгистэ» (греч. «мэгистос» — величайший), что у арабов, донесших этот труд до Европы, превратилось в «Альмагест». Содержит в себе детальное изложение геоцентрической системы мира. или ибн Куру. [274] Абу-л-Хасан Сабит ибн Курра ал-Харрани ас-Саби — арабский астроном, математик и врач IX в. Припоминаю, кристаллические сферы сообщают дневное движение небесной тверди, которая располагается за седьмым небом.

— Сатурном. Я думаю, ты имеешь в виду его.

— Doch. За Сатурном идет небесный свод со звездами, а выше него — вода, хотя и в кристаллической форме льда.

— Мы тоже находим пояс ледяных тел, окольцовывающий каждую мир-систему. Хотя, конечно, они вращаются с ближней стороны небосклона, а не дальней.

— Будь по-твоему, но я все равно не понимаю, что в таком случае препятствует льду-воде устремиться к естественному положению здесь, в центре.

— Презренный! — ответил Ганс. — Разве не говорил я тебе? Твоя картина неверна. Солнце располагается в центре, не Земля.

Дитрих поднял указательный палец:

— Разве не ты рассказывал мне, что небосвод… Как ты назвал его?

— Горизонт мира.

— Ja, doch. Ты утверждал, его теплота — это останки дивного дня сотворения, и за него никто не может заглянуть. Однако этот горизонт располагается во всех направлениях на одном и том же расстоянии, а каждый, читавший Евклида, скажет тебе, что это локус сферы. Следовательно, Земля на самом деле располагается в центре мира, quod erat demonstrandum . [275] Quod erat demonstrandum — что и требовалось доказать (лат.).

Дитрих широко улыбнулся Гансу, чем успешно разрешил этот вопрос, но пришелец окаменел и издал протяжный свист. Его руки взлетели вверх и поперек туловища, явив зазубренные края. Защитный жест, подумал Дитрих. Мгновение спустя крэнк медленно расслабился, и Ганс прошептал:

— Иногда тупая боль режет, словно нож.

— А я веду диспут, в то время как ты страдаешь. Неужели не осталось больше ваших особых лекарств?

— Нет, Ульф нуждался в них намного больше. — Ганс попытался на ощупь отыскать Дитриха. — Шевелись, дергайся. Я тебя едва вижу. Я охотно поспорю с тобой по серьезным проблемам. Непохоже, чтобы у тебя или у меня были на них ответы, но это слегка отвлекает от боли.

Мгла надвигалась вверх по дороге на Оберрайд. Священник поднялся:

— Может, тогда нужно заварить чая из ивовой коры. Она облегчает людям головную боль. Есть шанс, поможет и тебе.

— Или убьет. Или же я найду источник недостающего протеина. Чай из ивовой коры… Был ли он среди того, что испытывали Арнольд или Скребун? Подожди, посмотрю в памяти «домового». — Ганс прочирикал в mikrophoneh, послушал и вздохнул. — Арнольд пробовал его. Бесполезно.

— И все же, если оно притупляет боль… Грегор? — позвал Дитрих каменотеса, сидевшего подле старшего сына внутри кузницы. — У нас есть немного заваренного настоя ивовой коры?

Тот помотал головой:

— Терезия нарезала коры два дня назад. Мне сходить за ней?

Пастор отряхнул одежду:

— Я сам. — И, обращаясь к Гансу, добавил: — Отдыхай. Я вернусь со снадобьем.

— Когда я умру, — ответил крэнк, — а Готфрид с Беатке выпьют мою плоть в мою же честь, каждый даст свою долю другому из «любви-к-ближнему», и тем самым количество от этого обмена удвоится. Бва-ва-ва!

Смысл шутки ускользнул от Дитриха, он предположил, что у друга начинает мутиться рассудок. Священник пересек дорогу, помахал Сенеке, трудящемуся в мастерской отца. Тот вырезал могильные плиты. Дитрих уже говорил каменотесу не беспокоиться об этом, но Грегор возразил:

— Какой смысл жить, если люди забудут тебя после твоей смерти?

Дитрих постучал по дверному косяку дома Терезии и, не получив ответа, крикнул:

— Ты не спишь? Нет ли у тебя заваренной ивовой коры?

Пастор постучал снова, раздумывая, не ушла ли Терезия в Малый лес. Затем потянул за веревку на засове, дверь открылась.

Терезия босая стояла в центре земляного пола, в одной ночной рубашке, в руках она скручивала и мяла передник, а увидев гостя, закричала: