Иннокентий Сергеев - Либретто для жонглёра

Я вернулся домой очень поздно. Я не мог придти раньше. Это правда. Перед кем мне оправдываться? Перед Элиссой? Мы никогда не оправдывались друг перед другом. Перед кем тогда? Перед Богом? Но Он и так знает всё. Она лежала на кровати, почти поперёк, и я понял, что она не просто спит, почувствовал это сразу же, как только вошёл. Всё остановилось. Все часы мира. Я очнулся от звонка в дверь. Оказывается, я вызвал "скорую". Элиссу увезли. А потом стало холодно, и окна были серые. И тогда я понял, что остался один, и что уже утро. Но я ошибался. Утро не наступило.

"Мы были слишком легкомысленны", - сказала однажды Элисса, но сказала это, кажется, сгоряча. Я всегда был таким. Когда я ушёл из больницы, я оставил там все свои вещи, одежду, паспорт... Теперь я ушёл из института за полгода до защиты диплома. Я ещё ни разу ни видел птицу, которая, взлетая в небо, цеплялась бы когтями за дерево, желая взять его с собой. Но Элисса иногда становилась до забавного рассудительна и щепетильна. Я не смеялся над ней. Я сам бываю временами болтливым, иногда рассеянным... Со стороны это, наверное, выглядит забавно и даже смешно... И вот её снова нет со мной.

Я почти не открывал шторы. День может быть серым и пасмурным, только ночь всегда светла огнями своих праздников. Ночь и темнота вовсе не одно и то же. Как я умудрился забыть об этом? Или об этом знала Элисса? Когда она была рядом, мне не нужно было помнить, чтобы знать.

....

На высокой скале над холодным морем, что насылает злобных, вечно голодных псов, грызущих и лижущих камни, на чёрной скале стояла хижина. В хижине этой жил старый больной человек, бывший некогда клоуном в цирковом балагане. Он приютил Ланцелота на ночь. Когда же Ланцелот спросил его, почему он живёт здесь, в таком мрачном и пустынном месте, он рассказал ему историю дракона и замка. На этой скале стоял некогда замок. Раз в сто лет из морских волн появлялся дракон и разрушал его. И приходили новые люди и вновь возводили стены замка и поселялись в нём, и снова приходил дракон и разрушал замок, и убивал всех, кто в нём жил. И вот, никто больше не пришёл восстанавливать разрушенное, и неизвестно, появится ли дракон на этот раз. - Я жду его уже давно, - сказал старый клоун. - И видно, уже не дождусь. - Ты хочешь, чтобы он убил тебя, - догадался Ланцелот. Ночью поднялось сильное волнение, и грозные удары сотрясали скалу. Ланцелот вышел из хижины и увидел дракона. Почти до самого утра бился он с ним и наконец поразил его на смерть. Утром на месте хижины высился прекрасный дворец. Клоун, проснувшись и увидев такое чудо, перепугался и бросился к Ланцелоту. - Что это! - вскричал он. - Наяву ли я это вижу? "Никогда прежде не было такого прекрасного дворца в этой стране, никто не сумел бы построить ничего подобного", - сказал он. - "Кто же сотворил это чудо за одну только ночь?" Ланцелот рассказал ему о ночном сражении и показал на мёртвое тело дракона, ставшее добычей псов-волн. Клоун склонил перед Ланцелотом голову. - Этот замок по праву принадлежит тебе, - сказал он. - Ты должен жить здесь и быть моим господином. - Зачем мне это? - отвечал Ланцелот. - Я не знаю, придёт ли из моря новый дракон, но я не хочу ждать его каждую ночь и всегда быть готовым к бою. Может быть, я убью его, и наградой мне будет дворец еще прекраснее этого, и тогда придёт новый дракон, сильнее тех, что были до него, и так будет продолжаться до тех пор, пока какой-нибудь из них не убьёт меня. Зачем мне это? Разве здесь моя родина? И сказав так, он простился со стариком-клоуном и покинул это место, и ушёл прочь.

Кто повернёт ветер вспять? Каждый из дней рождается заново, и нет такого дня, который бы повторял предыдущий. Воскресение - это не возврат к прежней жизни, но обретение новой. Тот, кто пренебрегает временем, пренебрегает и прошлым, и нет для него ничего, что умерло бы, если оно живо, и нет света, который бы померк. В доме вечности сквозняк не задувает светильники.

- Сколько, по-вашему, куполов у этой церкви? Я обернулся и обнаружил, что рядом со мной стоит незнакомец, на вид моего возраста. Лицо его было скорее приятным, нежели красивым. - Три купола, - сказал я. Он, казалось, обрадовался моему ответу. - И откуда бы вы ни смотрели, вы всегда будете видеть только три купола, - сказал он. - И всегда одинаково. Вы перемещаетесь, а церковь не меняется, и ей безразлично, с какой стороны вы смотрите на неё. Она всегда одинакова. Она словно бы разворачивается... - Как подсолнух за солнцем, - брякнул я. Он вздрогнул. - А разве куполов не три? - спросил я, желая загладить грубость. Он покачал головой. - Так сколько же? - Пять, - сказал он. - Но расположены они так, что откуда бы вы ни смотрели, если вы смотрите издалека, вы видите всегда три из них. И никогда не видите все пять куполов одновременно. - Я уже не говорю, - добавил он, - о том, что церковь эта видна отовсюду... - Как водонапорная башня, - сказал я с усмешкой и отвернулся чтобы уйти. Он поспешил за мной. - Прошу вас, не смейтесь же над этим! Мы вышли на укатанный снег дороги. - Вы хотите прогуляться со мной вдвоём? - спросил я несколько бестактно. - Если вы возражаете... - смутился он. - Напротив, - поспешил я исправиться. - Это очень любезно с вашей стороны.