Иннокентий Сергеев - Персефона

- Как темно у вас на кухне. - Дурацкая привычка. Скажите хоть вы, где она, справедливость? - На общий вопрос может быть только общий ответ. - Да нет же, но вот как это так, что отказываешь себе во всём, чтобы в конце концов это превратилось в привычку. - Привычка - тюрьма смысла, но человек прикован к себе самому. - Думаете, я живу? Я издыхаю, медленно и противно... - Тоска? - Тоска. А знаете, как было? Вон у вас какие пальцы, тонкие, изящные... - У фортуны свои причуды. - А я всегда был человеком практическим что ли. И сына хотел сделать таким же, а он... Всё на гитаре бренчал, стихи там эти... - Гитара тоже натирает пальцы. Посмотрите на мои. - Ну да, но я не об этом. Беспечный был какой-то, я всё думал, когда уж повзрослеет. - И вы боялись за него. - Боялся. - И пытались вразумить его... - Конечно, пытался, да что толку. - Вы боялись за него. - Компании все эти, друзья, подруги, всё такие же. Одно на уме. - Вы хотели сделать его другим. - Ведь я знал, что он ещё хлебнёт лиха, да разве он хотя бы пытался понять, о чём я говорю. - Как ни схожи близнецы, а из одного другого не сделаешь. У каждого свой путь. - Но ему же с ними интереснее, как же... Всё музыка. Да разговоры. Тошно было смотреть на всё это. - Так стошнило Цербера, и выросла ядовитая трава. - Ну я и не выдержал наконец. Давай всё ломать, крушить, ему же пользы хотел, а вышло... Так и потерял я сына, а с ним и... себя. Теперь цепляюсь за эту мелочность, суечусь без дела, только чтоб видимость создать жизни, а сядешь вот так, и такая тоска вдруг найдёт... - Это кони, дети суетливохлопотного моря... - Вот вам история из жизни. - Самая старая и самая печальная история.

Кони фыркают гривами вдребезги стёкла окон на люстрах медузы и кто-то всю ночь просидел над окурком и плакал а утром уныло смотрел как бензотуристы длинными шлангами пиво сосут.

Подъезды, дворы, стены, старуха, высунувшись из окна по пояс, кричит кому-то, что он скотина. Пуста улиц, и весталок на ней не видно. Не противно ли вам от глупости мира? Не темно ли вам от его тьмы? Когда бы мир был светел, счастьем было бы жить для мира. Когда же мир тёмен, счастье умереть для мира. Разве счастью может причинить ущерб то, какой веткой оно обозначено, знаком жизни или знаком смерти. Печаль? О да, ушедший от моря принял смерть от моря. Надо помнить об этом, когда готов погрузить своё весло в землю и воскликнуть: "Дошёл!" Путь бесконечен, покой происходит от движения, тянутся крючья от скал, тянутся цепи из темниц, сколько Андромед было здесь сожрано? Сколько спутников наших рассеялось, сгинуло в море, кто сосчитает? Мне нечего делать здесь, но вы, тоскующие о непреодолимой карме, кричащие от укусов эринний, чьи слёзы - кровь! Рок не властен там, где свобода; рождается гений, и Мойры опускают руки. Безмерные, скрытые в Тартаре силы, идущие к небу к вам взывают! Будьте свободны! И не убивайте своих сыновей.

Земля, цветущая и побеждающая, оградили тебя сетками, для продажи, для рабства оградили, но опутал плющ проволоку, где она? Скрылась она из виду, нет её, исчезли путы, увиты плющом. Зелень, поющая свету. Играй, музыка, ты первый обряд служения радости! А вы, акулы суетливохлопотного моря, станьте дельфинами, станьте дельфинами!

- Вы говорите, что творчество - это не труд. Что же это тогда? - Я сказал: "То, что естественно, не труд". - У меня появилась уже профессиональная болезнь. Всё, что происходит со мной, хотя бы вот сейчас, или вокруг меня, я воспринимаю как литературу. И я уже не могу просто жить, я принуждён постоянно что-то выгадывать, прикидывать, как бы лучше описать этот случай и тот... - Когда начинаешь выгадывать, обычно получается фальшь. Чего вы хотите? - Я не могу жить, как все нормальные люди. Это настоящее бедствие, эти бытовые сцены так многочисленны... - Фиксировать может и магнитофон, но чего хотите вы? Жить как все? Тогда стоит ли мучаться? - А с вами такого не бывает? - Я никогда не стремился пересечь море обыденности вброд. Для этого существует корабль, а чтобы подняться на небеса, даны крылья. - И что же мне делать? - Попытаться выплыть, выбраться на поверхность, а ещё лучше подняться над ней. - Это только Христос умел ходить по воде. - А знаете, что однажды сказал Христос? "Творимое мною все люди могут творить". - И каждый из людей гениален. Значит, и я? - Каждый может быть счастлив, будучи самим собой, неповторимым, единственным. А это и значит быть гением. Иисус указал нам ворота, и мы столько веков стоим перед ними на коленях вместо того чтобы просто войти!

Дятел, постучи по бронзе, поведай мне тайну. Молчит, голову набок склонил. Тайны нет, есть незнаемое, а значит есть только одна тайна, и поведать её нельзя. Ну так скажи, что будет завтра? То, что вы сами сделаете с ним. И учил Христос ладакцев, как землю превратить в небо радости. Так уверяет один художник, но уж он-то знает точно. Помнишь, как неистово рвались мы в Кулу? Мы были наивны. - Ты не помнишь всей формулы, ну так скажи хоть часть. - Часть разнится с целым. Целое постоянно, часть переменчива. И нет конца частям, и не похожи они одна на другую. - И каково их число? - Бесконечность. - А какова их величина? - Мгновение, нет ему иной меры, кроме него самого. - Скажи хоть одну из них. - Пожалуйста. "Не гони псов своих на травлю, внезапно увидишь ты свет, и изменится твой облик, и псы растерзают тебя так же, как растерзали бы того, кого ты травишь". - Разве эта формула не вечна? - Она повторяема. И будет вечной, пока не иссякнут повторения. - А что переменчиво? - Имя. Стрела сменяется грифелем. - Посмотри, какое полотно у меня. Напиши на нём слова, сделай его знаменем. Я беру кисть и краску, я беру ткань и пишу: