Иннокентий Сергеев - Персефона

Музыка! Что я могу сказать о тебе, какой гимн сложить, когда ты сама величайший из всех гимнов? Я стою на коленях и плачу, где мой голос? Слова как бисер рассыпались по Млечному Пути, кто соберёт их? Да и какой покров достоин твоего божественного тела?! Нужно умереть, чтобы воскреснуть для тебя, нужно забыть обо всём, чтобы на миг всё вспомнить и задохнуться от счастья, захлебнуться эфиром и плакать, и рыдать, и петь, петь! Я не вижу своих пальцев на клавишах, они слились с ними, и, белое на чёрном, отражается моё лицо, но я не вижу уже и его. Милая, сказочная, милая, милая! Все царства - прах у ног твоих, отряхни его, чистота - путь твой, зеркало твоё, я сбрасываю тяжесть, я становлюсь легче, легче, я отрываюсь от земли, и сердце моё не выдерживает и вспыхивает лампадой, звездою, что встаёт над древней столицей. Кто увидит её? Лишь пастухи, греющиеся у ночных костров своих. И соберут они дары свои и устремятся к чистейшему из всех детей, твоему ребёнку, Музыка! И сложат их у ног твоих на прах униженных империй, прими их дары и пой, пой, пой! Стихи - крылья царицы небес - птицы, но вырывается птица из самого воздуха, и выше, выше устремляется, и нет уже слов, и только вздох, последний вздох, и нет и его, и только свет, горячий, обжигающий сгусток света, и море света, и океан света, и нет его прозрачнее. Музыка! Я иду по тёмным в ночи камням, гладким, отсвечивающим неверным сиянием фонарей, и я слышу трубы и скрипки, я слышу орган и флейту, я слышу гитары и чувствую в груди своей бег клавиш, и я не остановлю его, нет! Я стану им, и быстрее, быстрее взметну его мелодией, и ритм подхватит меня, и я стану ночью и вырвусь из ночи, и я стану желанием и вырвусь из желания, и коснусь языком светлых капель упоения на губах твоих. Ты моё волнение, я славлю волнение, ты покой мой, я славлю этот покой! Я расту, расту, я исчезаю в бесконечном мире, или это мир, мерцая, исчезает, тает во мне? Я слышу канон - голос, другой, третий, полтакта, такт, чьи это голоса? Чей это хор? Это ангелы поют? Ангелы не могут петь так, это звук чище самого звука, это звук с чистотою беззвучия! Боль, радость, печаль, слёзы! Тепло, ласка, любовь, слёзы! Память моя, душа моя, сердце, я ничего не вижу уже, вы не принадлежите мне больше, летите, летите, плачьте в этом просторе, плывите на волне белоснежного потока гармонии! Цвета, слитые воедино, голоса, ставшие хором, жизнь, ставшая мгновением! Нет времени, нет ничего уже, ничего, ничего, я умираю. Я бессмертен!..

- Что с тобой? - Что?.. - Что с тобой? Что случилось? - Лиза? Это ты? - Слава богу, а то я уже испугалась. Боже! Сколько окурков. Ты же совсем не бережёшь себя. - Лиза... Это ты... - Так нельзя, ты же убьёшь себя! - Я бессмертен... - Ты, конечно, не спал всю ночь. Нельзя же так работать! - Разве объяснение в любви - работа? - Что с тобой?! - Ничего, ерунда, сердце что-то схватило. - Не удивительно. Посмотри на себя в зеркало, у тебя же глаза красные как у... - Как у кролика-альбиноса? - Шути, шути, будет не до шуток. - Кажется, я что-то написал за ночь? - Да, я собрала твои ноты. Они валялись на полу, а ты сидел среди них и скалился как идиот, еле вывела тебя из эйфории. - Нет, Лиза. Боюсь, что не будет им музыки для фильма. Это, может быть, оратория, но вряд ли это сгодится для какой-то там заставки. Я не могу писать музыку, какая им нужна. А то, что я пишу, им, наверное, не нужно. - Поднимайся. Поднимайся же! Пойдём, выпьешь горячего кофе. - Да, пожалуй. Только покрепче. - Будет тебе покрепче. - Я люблю тебя, Лиза. - Это я знаю. - Понимаешь, я не могу вовремя остановиться. У меня никогда не получалось. Я зову к себе муз, и они испепеляют мою постель, и, обгорелый, я беспомощно ползаю по полу. - А просто немножко пофлиртовать с ними ты не можешь? - Не умею я флиртовать с музыкой. - Ещё несколько таких ночей, и мне придётся устраивать похороны. - Скажи только Карлу, пусть устроит попышнее. И пусть не жмётся. - Боюсь, ему придётся тогда раскошелиться не на одни похороны. - А на чьи ещё? - На мои. - Ты не можешь умереть. Всякий раз ты умираешь, чтобы воскреснуть. Боги бессмертны, неужели ты и этого не знаешь?

- И всё равно, я не могу понять. - Ты, наверное, и не поймёшь этого, Карл. - Ты исписываешь десятки листов и говоришь, что не напишешь простенькой мелодии? Нет, прости меня, не понимаю. - Как мне тебе это объяснить? Наверное, я мог бы накачаться снотворным и состряпать что-нибудь, а может быть, и нет. Когда я соприкасаюсь с музыкой, я соприкасаюсь с огнём, она захватывает меня, и я уже не властен над собой, я не могу собой управлять, мной управляет только она, меня ведёт только она, неужели не понимаешь? - Нет, не понимаю. Даже великие поэты сочиняли простенькие стишки в угоду разным девицам. Если ты можешь поднять тонну, то почему бы тебе не поднять килограмм? - Ты огорчён? - Я не принимаю твой отказ. Ты напишешь музыку, и всё. - Я напишу музыку, но это опять будет не то, что тебе нужно. Послушай, я знаю очень хороших, талантливых композиторов, они могут, они напишут тебе то, чем ты будешь доволен. Это будет хорошая музыка, и ты не выбросишь своих денег на ветер. - Пусть мои деньги тебя не беспокоят. - Ты хочешь мне помочь, но как можно помочь человеку, которого не понимаешь? - И всё-таки, я думаю, что ты всё сделаешь. Я верю в тебя. Может быть, ты просто нездоров? - Я здоров, Карл. Да это и не имеет никакого значения. Зря я вообще взялся за это дело, а теперь мне даже неудобно. - Нет, ты просто нездоров. Ты же весь высох, глаза блестят как у наркомана. Это всё нервы. Я пришлю к тебе врачей. - Ну и пошлю я их... сам знаешь, куда. - Я пришлю к тебе врача. Ты отдохнёшь и напишешь музыку к фильму. - С тобой трудно спорить. - А ты и не спорь.