Юлия Остапенко - Королевская охота

Тем более сейчас, на третий день, когда мы стояли на утёсе прямо над его головой.

– К ночи окочурится, – предрёк я, передавая бинокль Илье. Тот всмотрелся в равнину и ухмыльнулся. Да уж, наш визави выглядел не в пример потрёпанее, чем вчера днём. Башка лысая, что твоя коленка, кожа с шеи свисает клочьями, белки глаз красные, как помидоры. Клиент созрел. Можно просто сесть прямо здесь и делать ставки, сколько он ещё проползёт.

Но мы не могли просто сесть. Чёрта с два.

– Я не понимаю, – снова сказал Дэвид. Он растерянно потирал переносицу; я ужасно не люблю, когда он так делает – это значит, что сейчас он скажет гадость, которая всем испортит настроение. – Он уже давно должен был привести нас к бункеру.

Я проглотил заготовленную было колкость. А ведь и правда… Мало кто из бледняков способен продержаться на открытом воздухе дольше трёх суток. Итого выходит: сутки от бункера до места сходки, сутки на трёп, сутки – на обратный путь. Никак не больше.

– И это значит…

– Это значит, – сказал Дэвид, – что он идёт не к бункеру.

Илья оторвался от бинокля. Таким охреневшим я его ещё никогда не видал.

– Не к бункеру? – переспросил он таким тоном, будто Дэвид предположил, что солнце всходит на севере. – А куда?!

Дэвид пожал плечами.

– Мать его, – подытожил Илья.

– Дэвид, это чушь, – вмешался я. – Ему некуда больше идти. Здесь кругом на десяток миль – никаких подземных объектов. Да и наземных тоже.

– Знаю, – невозмутимо отозвался Дэвид. Мы с Ильёй переглянулись. Похоже, его спокойствие бесило нас в равной степени. И оба мы судорожно пытались припомнить, кому из нас пришла идея тащить этого засранца с собой. «Тебе», – второй раз за два дня напомнил я Илье, на сей раз – выразительным взглядом. Он в ответ только схаркнул себе под ноги.

– Ладно, – сказал я. – Пошли.

И мы пошли.

Во второй половине дня жара немного спала, и можно было идти быстрее. Илья шёл первым, держа винтовку наперевес. Я свой автомат закинул за спину и даже не трогал – всё равно честь последней пули принадлежала Илье, иначе обид и нытья будет – до следующей охоты. Дэвид плёлся позади, отставая на десяток шагов. Его спокойствие временами переходило в какую-то апатию, и хотя он не жаловался ни словом, ни взглядом, я ясно видел, что наша пешая прогулка задрала его куда больше, чем нас с Ильёй. Этот молчаливый протест раздражал меня сильнее, чем злобное нытьё Ильи и неуловимый бледняк, разом взятые, и мне вдруг захотелось сказать ему об этом. Я придержал шаг, поравнялся с Дэвидом и только тогда увидел, что он шагает с дозиметром в руках.

– Тебе делать не хрен? – осведомился я.

– Пытаюсь понять, – пробормотал он, щёлкая клавишами датчика. – Почему он не умирает? Уровень радиации здесь обычный, смертельный для его вида…

«Его вида»! Ботаник хренов. Точнее, зоолог – в данном случае. Говоря по правде, он никогда мне не нравился.

– Зачем тебе вообще эта штуковина? – терпеливо спросил я, надеясь, что разговор немного расслабит его, и он перестанет действовать мне на нервы своими флюидами. – Что-нибудь новенькое собираешься выяснить?

– Возможно, – буркнул Дэвид, и я послал его подальше. Вслух, но он только хмыкнул, продолжая щёлкать по клавишам.

– Вот он! – внезапно завопил Илья и вскинул винтовку. Громыхнул выстрел, потом ещё один. Илья перехватил винтовку за ствол и со всех ног кинулся вперёд. Я рванул за ним. Когда мы, тяжело дыша, остановились, Илья принялся материться. Я пнул ногой мешок маловразумительного месива, валяющийся на земле. Недели две назад это, должно быть, был бледняк. Но, похоже, кто-то из представителей «нашего вида», как сказал бы Дэвид, познакомился с ним раньше нас. Охота на бледняков – популярный спорт. Дешёвый, не требующий лицензии и довольно увлекательный временами.

Подошёл Дэвид и спросил, от чего бесится Илья. Я объяснил, что он то ли сослепу, то ли от излишнего рвения принял за нашего друга старый мешок костей. Винить Илью в этом было трудно – с каждым часом наш клиент становился всё более похож на то, во что Илья только что бездарно всадил две пули.

– Пошли отсюда. Воняет – жуть, – поморщился Дэвид и прытко припустил вперёд. Мы с Ильёй переглянулись. Я пожал плечами. Обоняние у нас искусственно притуплено – не настолько, чтобы мы не могли идентифицировать запах, но эмоциональная его переносимость заметно снижена. Это один из многочисленных подарков, которыми одарили нас предки костяного мешка, валявшегося сейчас у наших ног. Это – а ещё улучшенные рефлексы, повышенная восстанавливаемость тканей и почти полная резистентность к воздействию окружающей среды, в том числе – радиоактивному. Старики говорят, нас собирались использовать для колонизации новых планет. Наши деды рассудили, что начать стоит с Земли. Долгожданная ядерная война между странами Большой Девятки пришлась очень кстати. Мой папаша говаривал, что после неё выжили только тараканы да мы. Он преувеличивал, конечно, но ему, видать, нравилось сравнивать нас с тараканами. Мой папаша был малость придурковат, и никто не удивился, когда однажды он прямо на работе снял галстук и всадил себе в горло нож для резки бумаг. Кстати, он, как и Дэвид, чувствовал запахи острее, чем все нормальные люди. Мать не раз говорила мне, как рада, что я не похож на отца.