Роман Шебалин - Резьба по глазу

Нагнулась, нет, встала на колени, и прижалась лбом к его губам холодным. Левушка словно вздрогнул, словно там, внутри его сумрачного тулова встрепенулся голубок ясный, робкий.

Стынь отступила. Как это?! Рита вскочила - горячие губы не левушки, нет, кого-то, кто тоже, может, чугунный, каменный, или - просто уже неживой

Помоги.

Ну, что

устроили мы тебе

фентэзи?

А!

Юрка?

Разруби, а?

Бортовка соскользнула с меча, в грязь, миг - сквозь мелкие сплетенья бортовки проступила мутная вода.

Да что ж я могу сделать? Разруби. Что, левушка? Левушку.

Рита размахнулась; но словно на лицо кто-то накинул липкую колючую сеть, рванул назад, в - еще там, в темноте, не растаявший снег: замри, проснись, подумай: войдет кто во дворик, сюда, что вообразит такое? что? Но - обрушилась острая сталь на голову, на тулово левушки. Думала: тяжело ведь так, с мечом, не хватит сил, не сможет, меч уронит, не разрубит, ничего-ничего, но - Господи!

- словно голубь выпорхнул из рук ее, легкий, славный... стеклянный...

Стекло убивает камень.

Выронила меч, ударив уже, закрыла глаза: глупо как, чушики несусветные, я, небось сейчас так выгляжу...

Врата распахнулись.

Слепенькая, в мягком зеленоватом сиянии, голая девочка протянула ручки свои к Рите.

Ришечка, ты?

Я? я?

Девочка шагнула вперед, улыбнулась: Ты

убила, милая.

Я? где, когда? Меч отдай. Откуда ты, кто ты? Что-что -что? не бей меня! Да почему? Больно! не надо...

Девочка обратила к Рите ладошки свои, растопырила пальчики: не убий.

Кого?

А, а.

Вечер уже. Только поняла, что вечер; темно, холодно; дома подступили близко так. Дворик осунулся, замер, но почему-то родным стал, знакомым. И мертвые окна, и грязь под ногами, и запах гниенья и тлена - все, все словно откуда-то вернулось, домой, навсегда. Так, проснувшись, утром радостно видеть знакомые кресла и шкаф, и книжную полку, где книги одной не хватает, ах, вот же она! ведь я ее на ночь читала: на полу валяется книга; рассыпавшись тьмою, пространство в родном и знакомом вернулось: домой. Тихо.

Я стоя спала? Не понимаю... Со мной был меч; зачем я его с собой потащила, где - меч?

Вот.

В прямоугольном черном проеме, где дверь была ране, забрезжила голубоватая словно фигура.

"Голограмма, - внезапно подумала Рита, - я сегодня с ума сойду."

А фигура колыхалась, принимая зыбкие очертания то морского конька с песьей головой, то крылатого дерева, то горящей скирды, наконец, более или менее отчетливо из оранжево-голубого сияния выявились: вислополая шляпа, рыжие грязные кудри, черный плащ, черная кружевная рубашка под плащом, где-то в полметре от земли фигура выявляться перестала и повисла в воздухе; радужные блики пробежали там, где должно было быть лицо.

Я ухожу теперь. Ты? ты?

А Рита вдруг на миг уснула и проснулась вновь, сон внутри нее, ахнув, прянул, задрожал и - вернулся.

Не

бойся, ты

не поняла, я

совсем ухожу.

"Ветер времени, он сильнее меня, и кто-то из нас должен был перестать, так случилось: перестаю я, и не повторюсь уже, никогда."

Юрка! ты?

Пока еще - да.

* * *

И вот, когда на рассвете живая звезда многоигольным шипом вонзиться в твой сон, высосет белую кровь твою, бейби, и штопором вырвет тело твое из метели полета, - ты вдруг спросишь тогда: милый, но где начинается Бог?

Он улыбнется: вечность разрезана бритвой на две буквы S, слушай, как - кровоточит наш, нами проклятый, крест, и ты не забудешь уже никогда, как с черного неба, над черным - над городом-морем-дорогой сорвавшись, вонзилась звезда многоцветным шприцом в твою абсолютную вену.

Мне ли об этом жалеть?

Мне ли тебя умолять сохранить эту боль, эту бездну бесстрастных таинственных чувств?

Еще тьма в тебя - щелкнет - войдет, ее шаг - ход тактичных часов; сбросить все сны со счетов, четки в глазницы вложить, - черным окном пусть сияют их полые счеты, - грянут в них трубы содружества лжи, трупами щелкнет жестянкою стрелок синильная смерть...

Быть - на ладони костру, петь на стеклянном кресте, воском облить свое тело из снега и солнца?

Ты уже не умерла?

Ты никогда не умрешь и никогда не увидишь еще один день последний, объятый радугою гневной, мы минули, но...

Я не ушел навсегда, я никогда не вернусь; ты никогда не проснешься тебе некому верить, смотри!

Толпы глазастых людей; каждая третия - смерть, каждый второй - святый дух и Учитель вселикий, имя его

- белый страх, он не оставит тебя, он объяснит тебе мир - весь, вплоть до последнего вздоха, он твой учитель, твой раб, чучело вечных часов, налитая ядом амбиций глазница пустая; кто-то умрет за него, кто-то умрет просто так, кто-то вообще не умрет, сытый радужной кровью...