Дэшилл Хэммет - Космопорт, 2014 № 03 (4)

На пусковой — широком поле, тянущемся до самого горизонта — тем временем прочно утвердился тормозными щупами «Карпос-4». Шлюзовая мембрана разделилась, по трапу спустились двое военных. Следом за ними — шеф Проекта, которого Самарцев и теперь мысленно звал «Калуга». В таком привычном уже драповом пальто, в шапке пирожком и очках-велосипеде. Он рассеяно помахал присутствующим на трибунах, затем отвернулся, сложив за спиной руки, стал смотреть на биокорабль.

Он высился впереди — титанический силуэт, вокруг которого распространялись волны тропического тепла, клубами валил пар. Самарцеву показалось, что даже на таком значительном расстоянии он может почувствовать запах их детища. Конструкции, совместившей в себе передовые достижения прикладной селекции и дендроинженерии, долгие тщательные расчеты и бесшабашную отечественную пассионарность, без которой у нас никуда.

Запах этот был сладковатым, пряным — в нём чувствовалось нечто неуловимо осеннее — ноты прелой листвы, дымка, забродивших яблок, корицы и мёда…

Из транспорта с некоторой неловкостью, вызванной весом золотисто-блестящего скафандра, сопровождаемый военными и медиками, выбрался бионавт. Самарцев хорошо знал его — Валера Чкалов из «нестеровской» экспериментальной эскадрильи, лучший из лучших, которого отобрали после полугода тренировок, тестов, прогонов, репетиций. Бионавт обменялся с Калугой несколькими деловитыми фразами, спрятал лицо под чёрным забралом гермошлема и вразвалку направился к кораблю.

Калуга, дождавшись, когда он скроется в темном провале шлюза, погрузился вместе со свитой на «Карпос», который поспешно тронулся к трибунам.

До старта оставались теперь считанные минуты. Воздух вокруг биокорабля дрожал от зноя, округлый золотисто-кофейный силуэт мнился пустынным миражом, мороком, фата-морганой.

Самарцев подмигнул близнецам, своим локтем прижался к локтю Алисы, пошевелил пальцами, чувствуя ответное нажатие её руки.

— Алиса, ты в детстве читала сказку про старика, который полез по бобовому ростку к небу?

— М-м-м? Что-то знакомое. Чем там закончилось?

— У него получилось, — сказал Самарцев.

Когда за спиной коротко отжужжал сработавший электронный замок, Гаврилов напрягся.

Камера была что надо — не сравнить с тесной обшарпанной одиночкой, в которой ему пришлось провести три первых дня. Большое окно с видом на чистый, украшенный цветущей клумбой тюремный дворик, две вполне приличные койки, прямоугольник головизора на стене, справа от входа две двери — значит, душ и туалет раздельные. Но вот сосед… Чего ждать от типа с такой бандитской рожей?

Рожа была широкой и плоской, словно с неё усердно пытались сошлифовать все неровности. Длинная щель почти безгубого рта, узкие прорези глаз, широкий приплюснутый нос, плотно прижатые к черепу уши…

Плоскомордый развалился на кровати, что являлось грубым нарушением распорядка, и, согнув ногу в колене, лениво почёсывал пятку. Увидев вошедшего, он прекратил свое занятие и радостно ощерился:

— Вот это подфартило! Скажу братве, с кем чалился, — не поверят. Ты, что ли, макаку мочил?

Гаврилов не знал, как вести себя в таких случаях, и ограничился коротким: «Я».

— Мишаня, — представился плоскомордый. — А ты, значит, тот самый Гаврилов. Ну, здорово, Гаврик.

Кличка Гаврилову не понравилась, но он не стал спорить. Ответил таким же «здорово», стараясь произнести его как можно нейтральнее, затем подошёл к свободной койке и начал перекладывать в тумбочку свои вещи.

Мишаня поднялся. Он был невысок, но коренаст и — это чувствовалось — налит силой.

— Ты завязывай дуться, понял? Нормальное погоняло.

— Я не дуюсь.

— Вот и ништяк. Что, долго на макак зуб точил?

— Долго.

Конечно, ничего общего с макаками турриане не имели. Прозвище прилепилось к ним из-за нежной, каштанового цвета, шёрстки, равномерно покрывающей всё тело. Только на щеках она переходила в густые бакенбарды, а на голове образовывала пышную шапку.