Дэшилл Хэммет - Космопорт, 2014 № 03 (4)

За столиком в углу «Приюта грёз», под шипящие рулады патефона, где он вновь и вновь топил свои воспоминания в шнапсидре — здесь всё и переменилось.

В знак приветствия эти двое приподняли шляпы — чёрную, как сажа, и серую, как зола. Присели за его столик, расстегнув свои отлично сшитые пальто — угольное и пепельное соответственно.

— У нас предложение. Новая работа, Самарцев. Специально для вас.

— Неинтересно.

— Вы сперва дослушайте, — с мягкой улыбкой сказал тот, что представился как Рыбак.

Улыбались его губы — но не глаза. В руках его, затянутых в серую замшу, будто из воздуха соткалась увесистая папка.

— Мы ознакомились с некоторыми вашими проектами, — тот, кто представился как Шутник, побарабанил по столешнице пальцами, затянутыми в чёрную кожу. — Они впечатляют.

— Благодарю.

— Саттелитные фоггер-посевы, верно?

Его самый удачный проект. По забытому названию похоронных плакальщиц и по фамилии создателя: «Тужебница Самарцева». Крестоцветная трава. Фоггер-посев, сложный биомеханический комплекс, нагнетающий влагу для фид-экстрактора. Для осуществления проекта понадобилось не меньше десятка специалистов, но сама идея, её зримое воплощение на бумаге — принадлежали ему.

Поле невысоких трав, будто подёрнутых изморозью — мелкие белые цветочки. Запоздалые плакальщицы минувшей бойни.

— Поедемте с нами, Самарцев, — сказал Рыбак.

— И если вам не понравится предложение, — добавил Шутник, — я обязуюсь незамедлительно вернуть вас в это уютное заведение. И оплатить вам выпивку. На всю неделю вперёд.

Самарцев прикончил стакан шнапсидра и усмехнулся:

— По рукам, господа. Поехали.

— Надеюсь, — сказал Рыбак, поднимаясь со стула, — у вас не наблюдается синдрома Ионы… Мы к вам заехали на служебном.

Легковой дендроход «Карпос-4», на котором новые знакомцы повезли его к работодателю, был из новейших. Самарцеву таких моделей не доводилось видеть даже на журнальных иллюстрациях. Беспокойство Рыбака о синдроме Ионы у пассажира оказалось излишним — транспорт шёл так мягко, что не ощущалось ни тряски, ни скорости, ни перемен давления, своеобычных для таких видов транспорта.

— Умеем же, если хотим, — будто прочтя мысли, высказался Шутник, поглаживая рогатку штурвала.

Самарцеву почудилось, что биомашина в ответ на хозяйское одобрение откликнулась исходящим откуда-то из сплетения ветвей-жил ласковым, почти кошачьим мурчаньем. Ему стало не по себе. Всё же, как ни крути, он был человеком довоенной формации и к новомодным биомеханизмам относился с долей тщательно скрываемой тревоги.

— Не намекнёте случаем, — сказал он, чтобы развеять эту смутную тревожность, — в чём суть предлагаемой работы?

Рыбак ответил вопросом на вопрос:

— Вы в детстве не читали сказку про старика, который полез по бобовому ростку к небу?

— Гм… Не припоминаю. В чём там суть?

— У старика получилось, — ответил Шутник.

Самарцева привезли в старинную усадьбу на окраине, тем же чудом, по видимости, что и «доходный дом», где он квартировал, еще не попавшую под новейшие архитектурные преобразования. Три этажа — помесь имперской вычурности с игривым маньеризмом, затерянный в заросшем парке архаический монстр, окаменелый динозавр безвозвратно минувшей, лет тому шесть как, эпохи.

Лицо хозяина дома, смуглое и полногубое, тонувшее в пене буйных кудряшек, показалось смутно знакомым Самарцеву. То ли по газетным передовицам, то ли по портрету с форзаца читанной в смутную пору поисков работы беллетристике. Представили его Самарцеву как Поэта. Но времени на расспросы не было — предстояло ещё одно, куда более важное знакомство. Собственно, цель их поездки.

В библиотечном зале ждал одетый несколько небрежно, но с особым академическим шиком, старик — ермолка на серебристых кудрях, клетчатый твид с непременными кожаными заплатами на локтях, очки-велосипед.

— Господин Калуга. С ним вам и предстоит работать.

— Я ещё не дал согласия, — напомнил Самарцев.

— Совершенно убеждён, — сказал господин Калуга. — Нынче же, когда я открою перед вами некоторые детали предстоящего проекта, вы дадите своё согласие.

Он оказался прав. Как предстояло убедиться Самарцеву, его новому работодателю это было свойственно. Он никогда не ошибался — ни в людях, ни в расчетах.

Тем вечером ноги сами понесли Самарцева в кабачок «Приют грёз». По привычке. Он бродил по городу, в запахах древесного сока и пыльцы, размышляя над тем, о чём рассказал его новый знакомый.