Н Шитова - Отступник

Из укрытия хорошо был виден угол крайней землянки и пятачок, откуда убежал Цьев, гонимый ужасом и повинуясь приказу отца. Зарезанная собака валялась на прежнем месте. А Большой Зайг в одиночку боролся с тремя дюжими людьми.

Люди были в темных мягких костюмах. Переругиваясь, они окружили Зайга и по очереди делали выпады, нанося старику один удар за другим. Леший довольно ловко отражал нападение, но из ноги хлестала кровь, обнаженные плечи были уже покрыты кровоточащими проколами.

- Они убьют его! - взвизгнул Цьев, но Шеп одним резким движением припечатал лицо Цьева к земле, едва не сломав ему нос. Грязные пальцы Шепа снова зажали ему рот.

Цьев с трудом открыл глаза, приподнял голову и снова взглянул. Внизу, на залитой кровью земле копошился клубок тел. В воздухе то и дело поблескивали ножи, слышались вскрики, человеческая грязная брань и сдавленные стоны Большого Зайга. Вся троица навалилась на старого лешака, и Цьев понял, что отца убивают. Он дернулся, но Шеп стиснул его, едва не задушив.

- Во имя великого Нерша, Цьев, милый, молчи! - дрожащим шепотом, но настойчиво попросил Шеп. - Молчи, маленький!

Люди расступились, открыв на обозрение изрезанное множеством ножевых ударов неподвижное тело Большого Зайга. Старый лешак лежал, раскинув руки и не шевелился.

Совершенно обездвиженный руками Шепа, Цьев, не дыша, смотрел, как двое из убийц присели над своей жертвой, и один, тот самый молодой толстяк, один на один с которым Цьев оставил Зайга, быстро разрезал и без того разтерзанную нехитрую одежду на недвижном лешаке и обнажил смуглое тело отца.

Ловкими, четкими движениями опытных охотников, не спеша орудуя ножами, люди начали свежевать Большого Зайга, снимая с его тела кожу... Толстяк сделал круговой назрез на бедре и стал сдергивать с ноги Зайга кожу, словно снимал чулок, подрезая связки... Когда же второй убийца, вспоров кожу на груди лешака, начал сдирать ее, Зайг вдруг дернулся и приподнялся.

С воплями отскочили от него люди. С глухим рычащим стоном истекающий кровью леший стал вставать... Он поднялся на колени, мотая головой. Кожа одним куском свисала до земли, открывая кровяное месиво на том месте, где была грудь и правое плечо...

Третий человек, что стоял и наблюдал за процессом, молодой парень с уверенным и совершенно бесстрастным лицом прикрикнул на своих перепугавшихся приятелей и, не желая, видимо, больше возиться с живым трупом, подошел сам и хладнокровно, четко, одним ударом большого охотничьего ножа снес Зайгу голову. Она покатилась по окровавленной земле к ногам толстяка, который, размахнувшись, пнул ее сапогом, отправляя прямо в ту сторону, где затаились Шеп и Цьев...

Больше лешонок не смог оставаться в этом мире ни на мгновение.

Очнулся Цьев на руках Кшана в землянке Зайга в Логове. Из первых дней после трагедии Цьев помнил только, что ему везде чудились убийцы, и что он звал на помощь отца.

Лешонок проболел долго, то проваливаясь в жестокую лихорадку, то лежа без сил в оцепенении. Осознав наконец, что страшная гибель отца и сестры была явью, Цьев ушел в себя, долго ни с кем не разговаривал и почти ничего не ел. Он боялся всех, никому не доверял, никого не хотел подпускать к себе, кроме старшей сестры Есы и Кшана. Он даже не узнал Валентина и, когда он появился в их землянке, до полусмерти исцарапал его, и только подоспевшему Кшану удалось заступиться за растерявшегося человека, который не решался применить силу к обезумевшему больному лешонку...

К удивлению Цьева, тогда никто не отругал его за нападение на Валю, несмотря на то, что Валентину пришлось целую неделю пробыть в Логове, пока раны, нанесенные ему ногтями Цьева, не зажили. Цьев был согласен понести заслуженное наказание, но Кшан только хмурился, успокаивал братишку, а сам прятал глаза, в которых блестели слезы от бессилия и неумения помочь малышу поскорее справиться с потрясением.

Только к зиме Цьев немного оправился. Но он был слишком мал, чтобы увиденное осталось без серьезных последствий.

Лешонок быстро понял, что старшие друзья теперь считают его поведение непредсказуемым и опасным.

Сам же Цьев очень просто мог предсказать собственное поведение. Да тут и нечего было особенно предсказывать. Он просто напросто готов был растерзать каждого человека, знакомого или незнакомого, от которого исходила бы опасность для леших. А в то, что все абсолютно люди, какими бы доброжелательными они не казались, были опасны, Цьев больше не сомневался ни на минуту.