Еремей Парнов - Пылающие скалы

— Почему вы так думаете?

— Да потому, что потребуется создать для них специальные печи, разработать новые методы разделения элементов. Это, конечно, дело будущего, но очень, уверяю вас, близкого.

— В сущности, это уже сегодняшний день, — покачал головой Гривень. — Как тесно соприкасаются в наше время науки! Таков объективный характер научно-технической революции. Ни на одном её рубеже остановка немыслима. Настолько переплетаются связи. И как широко: геология, морские исследования, металлургия.

— Добавьте ещё биологию. Без неё мы не только не сдвинемся с места в вопросе о тех же конкрециях, но и в сугубо технических делах она заявляет о себе всё более уверенно и властно.

— В технических? — удивился Гривень. — Ах да, микробы-рудонакопители! — Он хлопнул себя по лбу.

— Ни одна отрасль технологии невозможна ныне без поисков новых геологических месторождений.

— По-моему, материал вырисовывается, — удовлетворённо кивнул Гривень, сделав несколько пометок в блокноте. — Современное производство немыслимо без животворных взаимосвязей с наукой. Нашему читателю будет интересно узнать, как и в каких формах они осуществляются.

— Теперь и я вижу, что это нужно, — рассмеялся Игнатий Сергеевич. — Понимая, пусть в самых общих чертах, как функционирует многослойный организм народного хозяйства, каждый из нас и все мы вместе яснее осознаём своё место в общем строю.

— И во времени тоже. Зная, что тебя ожидает завтра, совсем иначе понимаешь сегодняшний день. Это, простите за штамп, стимулирует творческую инициативу.

Увлекшись беседой, они могли бы говорить ещё очень долго, но звон подвешенного буфера позвал на обед.

Так случилось, что отправленная Гривенем статья не появилась в газете. Потом, по прошествии нескольких лет, он вновь возвратится к ней и к магнитофонным кассетам, на которых была записана беседа с Игнатием Сергеевичем, и на многое из того, что только брезжило на горизонте в тот жаркий сентябрьский день, взглянет иными глазами.

Ещё вчера влачить жизнь далее казалось невмоготу, и банальная мысль о неизбежности смерти, обычно сжимавшая сердце, ласкала воображение. А утром всё чудесным образом переменилось. Невзирая на недосып и тревожное обмирание в груди на последних секундах душного утреннего забытья. Вопреки образу, возникшему в ярко освещённой ванной, когда Светлана Андреевна, рассеянно наложив питательный крем, встретила взгляд гостьи из Зазеркалья. На фоне сверкающего в беспощадном люминесцентном озарении голубого кафеля она выглядела особенно жалко, бедная гостья, потерпевшая очередное кораблекрушение. Но ведь живая, свободная и живая. Выброшенная на дикий берег милосердной волной, она не потонула в пучине, чтобы очнуться в однокомнатной голой квартирке, затерявшейся среди однотипных кварталов Беляева, и попробовать — ещё раз! — начать с нуля.

— А, провались оно всё… — отчётливо и со вкусом процедила Светлана Андреевна, ощутив прилив весёлой злости. Кощунственно смыв драгоценную мазь водой из-под крана, она сорвала бигуди, наскоро, едва не выдирая пряди, расчесала всё ещё золотые венецианские волосы и подчернила ресницы. Голубой тон помог несколько сгладить предательские морщинки, зелёный — выгодно подчеркнуть хризолитную чистоту вечно молодых — да будет так вовеки и присно! — завлекательных глаз. Да, вопреки всему настроение ползло вверх, как ртуть в термометре, выходящем из тени. Свой бесподобный, в мелкую клеточку, костюмчик Светлана Андреевна надела, уже мурлыча какую-то песенку. Тронув хрустальной пробкой виски, она оглядела пустую комнату, где кроме раскладушки, цветного телевизора и чемодана в углу решительно ничего не было, и поставила изысканный флакон Нины Риччи на подоконник. Между кораллом с Мальдивского архипелага и горшком, в котором отчаянно боролось за жизнь подёрнутое голубоватой пыльцой колонхое, излечивающее несметное число болезней.

Вздрогнув от разбойничьего свиста закипевшего чайника, Светлана Андреевна бросилась в кухню, чтобы наскоро проглотить чашку кофе. Пока это было мало-мальски обжитое помещение. Здесь она изредка готовила, а чаще ела всухомятку. Здесь же читала, включив поворотный светильник, а иногда и работала по вечерам. Для этого стоял в готовности на разделочном столике футляр с бинокулярным микроскопом, приспособленным для микросъёмки.

Старший научный сотрудник и кандидат наук Светлана Андреевна Рунова была автором сорока печатных работ и двух (в соавторстве) монографий. Но не о статьях в толстых академических журналах, не о солидных с золотым тиснением книгах думала она, глотая обжигающий кофе и без особой охоты жуя бутерброд с пересохшим ломтиком сыра. С сегодняшнего утра ей стало всепоглощающе жаль себя. В первый раз с того дня, когда шесть месяцев назад разбился на острых житейских рифах её второй брак. И в этом обжигающем, всё затопившем чувстве, в солёном приливе его мнился призрак скорого освобождения. Как легко было расстаться с вещами, налаженным бытом. Каким трудным и долгим оказалось расставание с памятью, с пустотой и тупым оцепенением одноликих бессмысленных дней. Только бы не разреветься, подумала Светлана Андреевна, неосознанно оберегая свой виртуозный макияж. Скорее на улицу, на люди, на свежий воздух!