Нина Пунтус - Город дождя

Я нашла его на скамейке перед зданием, он читал какую-то газету, порой отстраняя её от себя и возмущённо глядя на бумагу, бормотал себе что-то под нос. Его длинный жёлтый шарф размотался и яркой змейкой лежал на земле, попадая ему под ноги, но он ничего не замечал, в том числе и меня. Только когда я присела рядом с ним и поздоровалась, Огонь медленно поднял голову.

– Иллюзия, ты подкралась, как кошка, – сказал он и снова вернулся к чтению, окинув меня лишь беглым взглядом.

Трудно было сказать, сколько ему лет: на лице его практически не было морщин, хотя его тёмные волосы и густая борода уже серебрились. Я знала, что Огонь не отличался общительностью, но его можно было разговорить. Мне было это необходимо – слушать собственные мысли становилось всё сложней.

– Вы просто слишком увлеклись чтением, – ответила я. – Что хорошего пишут газеты?

Огонь насмешливо ухмыльнулся мне.

– Разве ты не знаешь, что пресса не любит хорошие истории, конечно, не считая тех, где кто-то вдруг сказочно обогатился. Деньги и насилие их кумиры, и они сделают всё, чтобы заставить тебя есть всякую гниль! – сказал Огонь, отшвырнув от себя газету.

Он говорил разгорячённо, эмоционально выделяя почти каждое слово. Меня это немного удивило – до этого наши беседы, как правило, протекали в довольно тихих и отрешённых тонах.

– Понимаю, но, с другой стороны, если произошло что-то нехорошее, разве об этом нужно молчать?

– Только не смакуя трупы за бездушной трапезой, – ответил он уже более спокойно. – Вчера здесь на свалке нашли изглоданное тело моего хорошего друга, а эти газетчики с таким наслаждением и ажиотажем рассказывают о кошмарных обстоятельствах его смерти, что меня просто трясёт от злости.

– Сочувствую, – сказала я и замолкла.

Что я ещё могла ему сказать? Интересно, осталась ли на свете хоть одна святая и неприкосновенная вещь, которую бы люди не использовали в своих корыстных целях? Глядя на переживания моего собеседника, я испытывала чувство вины. Не смотря на свои идеалы и принципы, я была ребёнком своего времени, выросшем на огромном чёрном рынке, похожем на грязную, до рези в глазах вонючую свалку, где научилась цинично смотреть на многие вещи.

– Хочешь чаю? – предложил Огонь.

Я посмотрела на него. На его лице снова возродилась знакомая мне отрешённость, хотя в его потухших глазах ещё можно было разглядеть сверкание маленьких искр.

В тесной каморке, его служебном помещении, из старой ржавой посуды, отдалённо напоминающей заварочный чайник с изображением полустёртой жар-птицы, он налил мне изумительно вкусный терпкий чай. Этот небольшой диссонанс позабавил меня, и хотя я никак этого не показала и не произнесла ни слова, Огонь почувствовал это.

– В какой бы убогой обстановке ты не находился, из какой бы посуды тебе не пришлось пить – чай должен быть хорошим. Это моё кредо. То, что ты принимаешь внутрь, важнее осязаемого блеска, и всегда имеет последствия.

Насколько я успела изучить его, он любил выражаться таким образом, иногда довольно туманно и запутанно, но в этот раз я всё поняла, его слова для меня прозвучали просто и ясно. Я ничего не ответила ему, и, погрузившись в свои мысли, мы оба молча сидели за крохотным шатким столом, согревая себя теплом ароматного напитка.

Мне совсем не хотелось уходить: отрешённость моего собеседника заражала меня и, проникая в мою кровь, расслабляла, успокаивала… Я готова была сидеть так до глубокой ночи, но громкий стук и резкий мужской голос за входной дверью, рассеял наступившее состояние.

– Разве вы не закрыты? – спросила я, вставая из-за стола.

Огонь произнёс что-то невнятное и, махнув рукой, пошёл открывать дверь. Через минуту, допив чай, я последовала за ним, с некоторым сожалением покинув своё временное прибежище.

Моё сердце сжалось на несколько секунд, когда я увидела развернувшуюся передо мной картину; потом оно снова обрело свой привычный ритм, и на место испуга пришёл холодный разум, который стал детально просчитывать и анализировать, угрожает ли моей жизни какая-то опасность и что, в самом деле, происходит.

– Она мертва? – спросила я, глядя на неподвижное тело женщины, распростёртое у входа.

Оно было всё покрыто многочисленными ожогами.

Огонь стоял ко мне спиной, обращённый к входному проёму, где застыл высокий бледный мужчина, который, судя по всему, и принёс сюда эту женщину.

– Моя жена погибла в сегодняшнем пожаре, – сказал незнакомец, посмотрев на меня. – Я пришёл сюда, потому что мне нужна ваша помощь.