Нина Пунтус - Город дождя

– Думаешь, что ты в аду?

Я внимательно посмотрела на него, стараясь уловить на его лице хоть тень подсказки или намёка, но снова увидела лишь скуку.

– Недавно пролистывала “Божественную комедию” в книжном магазине, и не исключаю этой мысли. А что скажешь ты? Значит, вот так выглядит ад? Он для всех такой, или только для тех, кто совершил суицид? Почему здесь всё, почти как в игре?

Теперь я смотрела на него не злобно, а почти умоляюще.

– Согласно Данте, ты должна была превратиться в растение и страдать от свирепых гарпий. В некотором смысле, тебе повезло.

Коротким печальным вздохом я проводила очередную жалкую попытку добиться от Ветра признаний. Я посмотрела на свои перепачканные рукава, и заметила, что мои руки сильно дрожат. Всё мое тело продрогло от острого холода, вонзающего в меня миллиарды стальных иголок. Хотелось плакать, но слёз не было. Больше всего на свете мне теперь хотелось вернуться к себе в общежитие, упасть на кровать, зарыться в тёплое одеяло, накрыть голову подушкой и, заглушая в себе крик раненой птицы, тихо задохнуться.

– Почему ты всё это время следил за мной?

Ветер ответил не сразу, выждав долгую паузу.

– Присматривался к тебе. Ты нарушала равновесие, и я серьёзно начал переживать, что твоё обращение никогда не настанет. Пришлось немного помочь тебе.

Я поняла далеко не всё, что сказал Ветер, но этого вполне хватило, чтобы колодец души выпустил наружу недавно утонувшую злобу, которая увидела в нём все причины моих страданий.

– Так это из-за тебя я чуть не зарезала человека?!

Он засмеялся, и отвернулся, чтобы закурить.

– А ты забавная. Развлекли меня ещё – расскажи подробней, где ты, по-твоему, находишься?

Ветер не собирался мне ничего говорить, но хотел поиграть. Это было понятно. Так любят играть кошки, перед тем как разделаться с мышкой. Будь я хитрой мышкой, давно бы одурачила кошку. Но мышка всё равно не может съесть кошку – об этом позаботилась всесильная природа. В этом городе я, как никогда раньше, чувствую себя её игрушкой. В мире, который я знала раньше, между людьми существуют свои различные негласные табу, правила, законы, некоторые из них, на мой взгляд, противоречат и самой природе. Я жила по многим из них, но однажды решила разрушить модель своего иллюзорного мира и переступить их, чтобы очистить сознание и снова стать tabula rasa. Наверно, в чьих-то глазах я была даже преступницей. Но как понять себя, если и не пытаться вырваться из прочных оков, давящих на сознание? Как тогда можно увидеть себя? Некоторые находят выход – становятся отшельниками, бегут ото всех, пытаясь вернуть себе внутреннее единство. Я хотела стать на какое-то время затворницей, но у меня ничего не вышло, даже не удалось спасти себя. Это трудный путь, на котором придётся сражаться не только с внешним миром, который не терпит одиночек, но и с тем, что сидит где-то глубоко в тебе и не может без этого мира. У кого-то получается. Кто-то попадает туда, где, возможно, никогда ничего не поймёт, куда живые стараются часто не забредать в своих снах.

– Я точно знаю, что умерла, поэтому, если говорить обобщённо, думаю, в стране мёртвых.

– Уверена? – Ветер повернулся ко мне.

Казалось, он смотрел на меня, но взгляд его был устремлён в никуда.

– Явно не в стране чудес, – быстро ответила я, пытаясь встретиться с его глазами.

– Если только не прыгала в кроличью нору.

Мне стало больно. Конечно, глупо, но от его ответа я ждала чего-то утешительного, чего-то опровергающего, вселяющего надежду. Разочарование, смешанное с обидой, стыдом и злостью на себя жгло сердце. Мне часто доводилось испытывать это чувство из-за моей привычки делиться интимными переживаниями с малознакомыми людьми, людьми, которые вряд ли были способны понять меня. Но всё-таки я продолжала это делать с упорством мазохистки, каждый раз протягивая чужаку осколки себя и наблюдая за тем, как он крошит их на более мелкие части. Когда становилось совсем плохо, я искала спасение в Саше, но хорошо понимала, что лгу сама себе, что он, в сущности, не чувствует меня: желает подстроиться, мечтая понять, для того, чтобы вылечить меня от собственных идей и мыслей. Его нельзя упрекать за это – он любил. Было эгоистично держать его так близко к себе, поэтому, чтобы успокоить свою тревожную совесть, подсознание сотворило мир, где он никогда по-настоящему не признавался мне в любви и не вёл себя, как любящий человек.

– Мне не до шуток. Ты издеваешься надо мной? Зачем? Может быть, я в чистилище? Есть ли шанс, что я попаду в более светлое место?