Нина Пунтус - Город дождя

– Зачем ты делаешь это?

У меня не было сомнений в том, что он душевнобольной, но, по опыту, я знала: чтобы спокойно уйти, надо немного поговорить с психопатом, суметь усыпить его неадекватную бдительность.

– Они управляют мной. Управляют через эти провода, которые вшили в меня! Но я не позволю им делать это. Ни за что!

Он яростно затряс головой и снова принялся резать руки. Я успела отступить на три шага, прежде чем парень снова заговорил со мной.

– Они идут. Ты слышишь? Теперь не спастись! Помоги мне, Иллюзия. Они отключили мне ноги. Без тебя я не справлюсь!

Он пополз ко мне, повторяя свою просьбу о помощи, пока его речь не превратилась в неразборчивый шёпот. Что-то из прошлого выжигало его мольбу на теле и заставляло оставаться здесь. Я протянула ему руку, но как только её коснулись его израненные пальцы, я вскрикнула и убежала с чердака.

Я спускалась пешком по бесконечным пыльным ступеням, оставляя на них красные следы. Это были не только следы моей боли. Следы вечного стыда и презрения к себе за свою трусость, свой эгоизм и тот ад, против которого я восстала, от которого убежала, только для того, чтобы найти его в себе.

Я уже знала такой стыд. Тогда Андрей был ещё жив. Всё лето в доме напротив играла одна песня. Я не помню текст этой песни, не знаю, что за группа её исполняла. На уме осталась только одна строчка: “когда осенний первый дождь напомнит вам, что меня нет”. Это был рэп, а мы с братом не очень приветствовали это музыкальное направление. Мы злились и желали, чтобы скорее наступила осень, чтобы он скорее остался только воспоминанием. А в конце сентября дождливым вечером у дома напротив собралась большая толпа. Я не поняла, что случилось, и спросила об этом в местном чате. Через несколько минут одна девушка написала, что оттуда выбросился какой-то мальчик.

Пошло оживлённое обсуждение, люди с огромным интересом говорили о его смерти, жестоко шутя, в тайне от самих себя радуясь тому, что они живы. Я долго сидела у экрана, зачем-то всё это читая, пока на клавиатуру не стали падать слёзы. Потом я выключила компьютер и открыла окно. Я прошептала: “Прости меня! Прости нас с братом, прости за то, что не услышали твоего крика, прости, что мы смеялись, прости нашу жестокость!”

Часть меня верит в то, что это был не тот человек, из чьей квартиры всё лето звучала песня, и убеждена в том, что, если даже это был он, мне совершенно не за что себя винить. Другая же часть души до сих пор стыдится моих тогдашних мыслей и слов, которые никогда не сгниют вместе с прошлогодней листвой.

Однажды я поделилась этой историей с Вадимом, и пожалела об этом. Мы встречались с ним почти полгода. Это был сильный человек с жестоким характером и чёрным сердцем. Меня привлекала его уверенность в себе, его манеры и поведение – он вёл себя так, словно он властелин мира. Как-то на вечеринке по случаю его крупного выигрыша в лотерею (Вадиму всегда очень везло, его даже называли любимцем судьбы) я подошла к зеркалу, чтобы поправить макияж. Он подошёл сзади и обнял меня, а потом сказал, глядя на наши отражения: “Мы боги”. Мой двойник улыбнулся ему, слегка прикрыл глаза и медленно повторил его слова. Вадим признавался мне, что все его девушки, которых было немало, быстро надоедали ему, но со мной у него всё обстояло иначе. По его словам, он видел во мне продолжение себя, свою часть, своё отражение. Когда он в очередной раз заявил, что мы с ним одной крови, я рассказала ему про ту песню и погибшего мальчика, а он просто рассмеялся. Я знала, что так будет. Знала, что для него любое проявление совести – непозволительная слабость. Я не ждала другой реакции – лишь надеялась, что этот смех не ранит меня. Но он ранил, и я ушла от Вадима в тот же вечер. Он постоянно ревновал меня и твердил, что никогда не отпустит. Об этих словах теперь иногда напоминает небольшой шрам возле губы, но всё-таки он не сумел удержать меня, и это было моей маленькой победой в поисках себя.

Когда я вышла из подъезда, начался дождь. К счастью обычный, и я впервые обрадовалась ему. Была уже глубокая ночь, а по городу не ходило такси, поэтому мне не оставалось ничего другого, как, прихрамывая, идти до дома пешком в надежде на скорое превращение. Вдали кто-то играл на гитаре, и грустная мелодия гармонично вплеталась в музыку дождя. Я растворялась в ней, и шла за этой мелодией, как Тесей за золотой нитью в лабиринте Минотавра, до тех пор, пока музыка не смолкла, уступив место лаю бродячих собак.