Сэмюэль Дилэни - Вавилон - 17 [Вавилон - 17. Нова. Падение башен]

— Спасибо, папа, но мы с Рольфом не намерены прекращать научные изыскания. Мне нужно закончить свою общую теорию поля, а он будет работать над новым историческим исследованием.

— Ну, ладно, зови его сюда.

Она ушла в дом и тут же вернулась, держа за руку высокого мужчину. Они остановились у мраморного стола, за которым сидел Кошер.

— Рольф Катэм, вы хотите жениться на моей дочери Кли Кошер?

— Да! — твердо ответил Катэм.

— Почему?

Катэм слегка повернул голову, и свет заиграл на прозрачном пластике его щеки. Та часть его лица, что была живой плотью, улыбнулась, и от этого прямой взгляд Кошера заколебался.

— Это не честный вопрос, — смутился Кошер. — Не знаю… после той минуты, когда мы все… ну, вы знаете. Потом я догадался, что многие слышали, спрашивали и даже отвечали не так, как было принято.

Смутился, подумала Кли. Почему он говорит со смущением о мгновении всеобщего контакта, которым был отмечен конец войны? Она надеялась, что отец будет другим. Он смутился не от того, что увидел, а от новизны ситуации.

— Отчего же? Это вполне честный вопрос, — ответил Катэм. — В какой-то мере он продиктован тем, что мы увидели в ту минуту.

Катэм говорил без страха. Это была одна из причин, по которой она любила его.

— Потому, что мы знаем работу друг друга. И потому, что в ту минуту мы узнали мозг друг друга. И теперь это знание послужит нам обоим, как сердцу, так и духу.

— Ладно, женитесь, — сказал Кошер, — но…

Кли и Рольф переглянулись и улыбнулись друг другу.

— Но почему вы хотите уехать?

Их лица сразу вытянулись, они снова посмотрели на старика.

— Кли, — сказал Кошер, — ты так долго была вдали от меня. Пока ты была девочкой, ты была со мной. А потом надолго уехала в Островной университет, а затем захотела жить одна, и я разрешил тебе. А теперь вы оба снова хотите уехать, и на этот раз ты даже отказываешься сказать мне, куда вы едете. — Он помолчал. — Конечно, вы можете это сделать, тебе двадцать восемь лет, ты взрослая женщина. Как я могу удержать тебя? Только, Кли… не знаю, как сказать… Я уже потерял сына… я не хочу потерять и дочь…..

— Папа… — начала она.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, Кли. Но даже если бы твой брат Джон был жив, — а все говорит за то, что он умер, — если бы он был жив и прямо сейчас пришел сюда, для меня он все равно умер. После того, что он сделал, он должен был умереть.

— Папа, не надо так говорить! Джон сделал глупость, сделал неумело, по-детски. Он был неуклюжим мальчишкой в то время… и заплатил за свой проступок.

— Мой собственный сын на каторге, он обычный преступник, убийца! Мои друзья добры ко мне и не упоминают о нем до сих пор. Если бы кто-нибудь из них напомнил мне, я не мог бы держать высоко голову, Кли.

— Папа, — умоляюще сказала Кли, — ему было восемнадцать лет, он был избалован, он многим возмущал тебя и меня… но если он жив, прошедшие восемь лет сделали из мальчика мужчину. Нельзя же держать зло на родного сына восемь лет. А если ты не можешь сейчас держать высоко голову, то это, вероятно, твоя проблема, и Джон здесь ни при чем.

Рольф положил ей руку на плечо, ласково предупреждая, что она ступает в опасное поле, где слова, как частицы, движущиеся в случайном поле, действуют непредсказуемо.

— Я не прошу его, — сказал старик, сжав руки. — Не могу простить. Не могу. Он меня опозорил…

— Папа! — Она оставила бдительный тон и говорила теперь с любовью, которую испытывала к нему. — Папа! — И протянула к нему руку.

Он выпрямился, разжал пальцы, но не принял ее руки.

— Кли, ты сказала, что уедешь и не хочешь, чтобы знали, где ты. Я люблю тебя и хочу, чтобы у тебя было все хорошо. Но хотя бы… письма или что-нибудь в этом роде. Чтобы знать, что у тебя все в порядке…

— Писать мы не будем, — сказала она и быстро добавила: — Но ты будешь знать про нас.

— Нам пора, Кли, — сказал Катэм.

— До свидания, папа. Я очень люблю тебя.

— И я люблю тебя, — сказал Кошер, но они уже вошли в дом.

— Мне так хотелось сказать ему, что Джон жив и почему мы уезжаем тайно, — сказал Кли, когда они подошли к парадной двери.

— Он узнает об этом достаточно скоро, — ответил Катэм. — Все узнают.

Она вздохнула.

— Да. Чудовищный компьютер в Тилфаре даст им знать. Они могли бы все узнать и сейчас, если бы захотели, но все слишком растеряны, Рольф. Три тысячи лет люди пытались найти слово, отделяющее Человека от других животных. Одни ученые называли человека смеющимся животным, другие — нравственным животным. Ну, а я думаю, может, он — смущающееся животное.