Георгий Гуревич - Тополь стремительный

Она представляла себе 1 сентября, школьную лужайку и сад, где листья уже тронуты красноватым вечерним отблеском осени. Шумные стайки школьниц, блестящие глаза на загорелых лицах. Бурные восклицания подруг, не видавших друг друга три месяца:

— Галя!.. Маруся!.. Тебя не узнать, ты совсем взрослая…

— Ой, девочки, если бы вы видели восход на море! Девочки, а я ловила рыбу неводом, честное слово!..

— Вы были уже в классе? У нас всё покрасили заново…

— А кто видал Веру Дмитриеву?.. Верочка, как наши посадки? Вера, почему ты не отвечаешь?.. Что? Не уберегла!

И сразу молчание. В центре круга Вера стоит пунцовокрасная и молча смотрит на носочки туфель. Что ей сказать этим глазам, сотне осуждающих глаз! Да, не уберегла. Да, не оправдала доверия.

Или задолго до сентября подойдет пятое число. В далекой и замечательной Москве, в квартиру 108 дома 9/13, позвонит веселый почтальон: письмо Андрею Ивановичу Кондратенкову из города Ртищева.

— А ну-ка, читай вслух, сынок! — скажет Иван Тарасович, поглаживая бороду (Вера представляла его себе почему-то седобородым стариком, похожим на академика Павлова). Сначала все будет обыкновенно: "Дорогой Андрюша, я живу хорошо. Папа и мама кланяются твоему папе. Передай ему, пожалуйста, что посадки я не уберегла — их съели зайцы…"

— Фу, какая легкомысленная девчонка! — скажет Андрюша.

— А я-то хотел сделать из нее ученого! — вздохнет Иван Тарасович.

Больше он ничего не добавит. И молчание его будет хуже всякой ругани. Потом он положит письмо в портфель, пойдет в академию или в Ученый совет, и там перед самыми знаменитыми профессорами ему придется сказать про зайца и про ртищевскую неудачницу Веру Дмитриеву.

— Ага! — скажут ученые. — Мы говорили вам, что нельзя серьезное дело доверять школьницам!

Вероятно, даже в газетах будет написано: "Все опыты были удачны, кроме одного, который провалил пятый класс "В". Об этом прочтут все наши люди, а может быть, даже и за границей. И рабочие покачают головой, а капиталисты обрадуются: "Все-таки у них еще не все сознательные!"

Так раздумывала Вера, сидя у стола над начатым письмом. Этот провал был первым настоящим горем в ее жизни, и никто не мог ей помочь. Мама предложила написать Ивану Тарасовичу письмо с извинениями. Вера отказалась. Она вела взрослую работу и отвечала за нее, как взрослая. Папа сходил с нею на посадки, вбил в землю деревянный костыль и привязал к нему веревочками тополь Гали Минц, более или менее уцелевший. Но это не помогло: уже на следующий день измятый стебель стал подсыхать. А остальные нечего было и привязывать — от них остались пеньки да клочья…

Наступило воскресенье — утраченный праздник итогов. Унылые девочки собрались у Веры. Кто-то предложил пойти гулять "совсем в другую сторону". Но ноги сами собой повернули на привычную дорогу.

— Может быть, он еще не совсем засох? — вздохнула Катя Малова.

Но он — тополь Гали Минц — не захотел подниматься. Крученой серо-желтой плеткой вился он вокруг березового костыля. Грядка превратилась в квадрат с сухой черной землей, она была похожа на забытую могилу. И уже трудно было различить, где был тополь Веры, где — Тони, где Лиды…

А что это с тополем Лиды?

Вера первая заметила тоненький, как булавка, росток крошечный язычок зеленого пламени на выгоревшем квадрате. Он поднимался на ровно срезанном заячьими зубами стебле Лидиного тополя. Деревцо проросло — оживало!

Девочки уже не решились оставить возрождавшийся тополь в гнезде. Вместе с солидным пластом земли они перенесли его к Вере на дом. Папа сколотил ящик и, сдвинув в угол герань и фикусы, поместил Лидин пенек на почетном месте, в южном окне.

Все эти дни Вера жадно читала книжки по лесоводству — все, которые она смогла достать и сумела понять. Она узнала, что с Лидиным тополем не произошло ничего чудесного. У многих растений на поверхности ствола имеются так называемые спящие почки, из которых могут развиваться новые стебли, если дерево сломано или срублено. Кусты ивы, например, специально срубают к концу первого года жизни — это называется "посадкой на пень". На следующий год из пенька вырастает сразу три-четыре стебля. И еще Вера прочла про девочку Тоню Козлову, которая, обрезая и отсаживая стебли, вырастила из одной картофелины двести пятьдесят кустов. Правда, там был картофель, а здесь тополь — редкий, экспериментальный и единственный оставшийся.

И все же Вера решилась.

Ровно через неделю, когда росток вытянулся сантиметров на восемь и завязал один за другим три кругленьких листочка, Вера созвала подруг.