Георгий Гуревич: Тополь стремительный (сборник)

— Боюсь, что Кондратенков разочарует вас, — сказал Лева. — Он, конечно, способный человек и опытный специалист, но у нас на Курильских островах…

Мы с Левой свели знакомство возле открытого окна.

Поезд проходил через березовую рощу, пронизанную светом, бело-розовую, с лиловыми тенями листьев на коре, такую чистую, как будто она только что вышла из озера. Кажется, я сказал тогда, что влюблен в подмосковные леса. По мне, они лучше горных вершин и океанских просторов.

— А вот у нас на Курильских островах… — сказал Лева.

Мы разговорились, вернее — он говорил, а я слушал. Впрочем, это самый лучший способ завоевать уважение собеседника: слушать не перебивая.

За четверть часа он изложил мне всю свою жизнь, или, правильнее сказать, предисловие к жизни. Лева родился в Москве, в Москве кончил десятилетку и поступил в Московский университет. Юноша учился в новом здании на Ленинских горах; он слушал лекции по физиологии на четырнадцатом этаже, а по истории науки — на двадцать шестом, и вся Москва была перед ним как на ладони. Кроме того. Лева уже дважды ездил на практику на остров Итуруп, и это давало ему возможность авторитетно говорить: "У нас на Курильских островах, когда я работал с профессором Роговым…"

— Рогов? — воскликнул я. — Это тот самый, у которого бамбук?.. Как же, знаю, я писал о нем лет восемь тому назад. А чем он занят сейчас?

Я корреспондент, и мне часто приходится путешествовать. И если только у меня есть лишний час, я никогда не сяду в самолет. Самолет, по-моему, нечто кратковременное и неуютное, вроде трамвая. Пассажиры заходят туда на часок-другой, держат всю дорогу на коленях портфели и молча смотрят в облачную муть, ожидая посадки. Самолет — только средство сообщения, а поезд — дом на колесах. В купе вагона люди входят, чтобы жить здесь сутки, двое или всю неделю. Они не садятся, а устраиваются и тут же спрашивают у попутчика, кто он, куда едет и чем занимается.

Железные дороги — это главные улицы страны. Здесь, как на совещаниях в столице, встречаются старые соратники и сослуживцы. И, покупая билет на вокзале, я всегда с волнением думаю, кого из героев своих прежних статей встречу на этот раз.

Может быть, мне попадется старый фронтовик. "А ты бывал на кавказских перевалах? — спросит он. — А помнишь землянки Сталинграда, помнишь, как снаряд разворотил вашу редакцию? Где теперь дядя Володя?.. Да что ты, неужели в "Правде"? А этот — лейтенант, веселый такой, влюбчивый, все еще пишет стихи?.. Убит? Когда? Там же? Честное слово, даже не верится!"

Может быть, я встречу в пути инженера из Ашхабада или Сталине, из Кременчуга или Баку. Я спрошу у него о знакомых мне каналах, шахтах, стройках, заводах. Правда ли, что Туркменский канал уже доведен до Красноводска? Говорят, в Донбассе целый трест перевели на подземную газификацию. А знаете ли вы новость? В Кременчугском районе больше нет деревень: первого мая последние семьи колхозников переселились в агрогород.

Может быть, рядом со мной окажутся строители из Куйбышева. Мы вспомним чистое поле, первые колышки геодезистов, первые экскаваторы на буграх обнаженной глины, первые вагонетки с бетоном, похожим на серый кисель. А теперь там асфальт, при домах гаражи, оперный театр на тысячу мест, могучая дуга плотины, морские пaроходы. Шесть миллиардов киловатт-часов ежегодно посылают куйбышевцы в Москву. Энергия волжской воды возит вас в троллейбусе, освещает вашу комнату, кипятит чай в электрической кухне.

Мы будем стоять у окна и смотреть, как меняется наша земля. Когда я проезжал здесь? Кажется, четыре года тому назад. Смотрите, новый завод — вон трубы за лесом. Тут был пустырь и торчали прутики, а теперь-какие сады! Хорошо, когда растет страна, где ты живешь; движется дело, в котором ты участвуешь; в городах, где ты бывал, новые дома; у людей, о которых ты писал, — новые достижения…

На этот раз я услышал о Рогове.

— Рогов? — переспросил я. — Это тот самый, у которого бамбук? А что он делает сейчас?

Лева стал рассказывать захлебываясь. Юноша был в восторге от своего учителя: "профессор Рогов сказал… профессор написал… профессор открыл…" Для профессора не существует в природе непонятного. В живой клетке растения он знает все молекулы наперечет.