Джеймс Боллард - Затонувший мир

Скоро станет слишком жарко. Глядя с балкона отеля в начале девятого часа утра, Керанс следил за солнечным диском, поднимавшимся сквозь густую рощу хвощей над крышами заброшенного универмага к востоку от лагуны. Даже сквозь толщу оливково-зеленых листьев безжалостная сила солнечных лучей вызывала болезненное ощущение. Отраженные лучи ударяли по обнаженной коже груди и плеч, вызывая первый пот; пришлось надеть тяжелые защитные очки. Солнечный диск больше не был очерченной сферой; он превратился в широкий растянутый эллипс, двигавшийся по восточной части горизонта, как огромный огненный мяч, его отражение превратило мертвую свинцовую поверхность лагуны в сверкающее медное поле. К полудню, менее чем через четыре часа, вода будет казаться горячей.

Обычно Керанс вставал в пять и отправлялся сразу на биологическую испытательную станцию, где работал четыре-пять часов, прежде чем жара становилась невыносимой, однако сегодня ему очень не хотелось покидать прохладные, защищенные воздушным занавесом помещения отеля. Он провел несколько часов до завтрака в одиночестве, написав шестистраничное вступление в свой дневник, умышленно откладывая уход, пока полковник Риггс не проедет мимо отеля на своем патрульном катере: тогда будет уже слишком поздно идти на станцию. Полковник всегда готов был поддержать часовую беседу, особенно подогретый несколькими порциями аперитива, и когда он покинет отель, полный мыслями о предстоящем ленче на базе, будет уже не менее одиннадцати тридцати.

Однако сегодня почему-то Риггс задерживался. По-видимому, он предпринял более дальний рейс по соседним лагунам, а может быть, ждал Керанса на испытательной станции. Вначале Керанс подумал, что можно попробовать связаться с Риггсом по радиопередатчику, настроенному на волну отряда, но потом вспомнил, что батареи давно сели, а сам передатчик погребен под грудой книг.

Наклонившись над перилами балкона — стоячая вода десятью этажами ниже отражала его худые угловатые плечи и вытянутый профиль — Керанс следил за одним из бесчисленных тепловых вихрей, мчавшихся через рощу хвощей, окаймлявшую берег лагуны. Задержанные окружающими зданиями и огражденные от смешивания слоев, «карманы» воздуха внезапно разогревались и устремлялись вверх, на их месте давление резко понижалось. За несколько секунд облака пара, висящие над поверхностью воды, рассеивались, и разражался миниатюрный торнадо, ломавший 60-футовые деревья, как спички. Затем, также внезапно, порыв прекращался, и огромные колоннообразные стволы падали друг на друга в воду, как вялые аллигаторы.

Керанс говорил себе, что разумнее было бы остаться в отеле: порывы происходили все чаще, по мере того как росла температура; но он знал, что главной причиной его нежелания выходить было признание того, что делать особенно нечего. Биологическое картографирование превратилось в бесцельную игру; на линиях, нанесенных двадцать лет назад, неожиданно обнаруживалась совершенно новая флора; и он был уверен, что никто в Кемп Берд, в Северной Гренландии, не побеспокоится зарегистрировать его доклады, тем более прочитать их.

Действительно, однажды старый доктор Бодкин, помощник Керанса по станции, включил в доклад рассказ одного из сержантов полковника Риггса. Тот был свидетелем появления большого ящера со спинным плавником, напоминавшим парус; этот ящер, плававший в одной из лагун, в точности походил на пеликозавра — ископаемое пресмыкающееся из ранних пенсильванских отложений. Если бы его доклад по достоинству оценили — а он означал возвращение эры гигантских рептилий, — то тут немедленно появилась бы армия экологов в сопровождении армейских отрядов с тактическим атомным оружием и приказом не допускать распространения ящеров дальше чем на двадцать узлов. Но кроме обычного подтверждения, что доклад получен, ничего не последовало. Возможно, специалисты в Кемп Берд были слишком уставшими даже для того, чтобы рассмеяться.

В конце месяца Риггс и его небольшой сдерживающий отряд завершит обследование города (Керанс спрашивал себя, какой это город: Париж? Лондон?) и отправится на север, буксируя за собой испытательную станцию. Керансу трудно было представить себе, что придется покинуть эти помещения под крышей отеля, где он жил последние шесть месяцев. Репутация «Рица», как признавал Керанс, была вполне заслуженной: ванная комната, например, с ее черными мраморными бассейнами и позолоченными кранами и зеркалами напоминала алтарь большого собора. Керансу нравилось думать, что он был последним постояльцем отеля; он понимал, что заканчивается определенный период его жизни — одиссея по затопленным городам юга скоро закончится с возвращением в Кемп Берд с его жесткой дисциплиной, и это будет прощанием с долгой и блестящей историей отеля.