Теодор Старджон - Это был не Сизигий

И вот, ко мне жалась до смерти испуганная Глория, а в центре прихожей на полу сидел Абернати, подергивая носиком и потирая лапками. Все еще смеясь, я вдруг почувствовал угрызения совести.

Абернати не получал сыра с позавчерашнего вечера! Sic semper amoris ["Так всегда (бывает) с любовью" (искаж, лат.).]. Все мои мысли были настолько заняты Глорией, что я забыл о своих обязанностях.

- Дорогая, я позабочусь о нем, - ободряюще сказал я Глории. Подвел ее к мягкому креслу и пошел за Абернати. Щелкнул языком о передние зубы - издав звук, которым всегда подзывал мышонка, когда давал сыр. Он подбежал ко мне, увидел Глорию, заколебался, потом махнул хвостиком, словно решив "черт с ней", и побежал вверх по моей брючине.

К счастью, по наружной стороне.

Затем Абернати сидел, крепко вцепившись в мою ладонь, пока я другой рукой шарил в холодильнике в поисках сыра. И не набросился на сыр сразу, а сначала позволил снова рассмотреть свои ушки. Вы никогда в жизни не видели таких красивых ушек. Я дал ему сыру, и отломил еще кусочек на сладкое, и посадил его в уголок у раковины. Затем вернулся к Глории, которая наблюдала за мной, расширив глаза и вздрагивая.

- Лео.., как ты можешь касаться его?

- К мыши приятно прикасаться. Ты никогда не пробовала?

Она содрогнулась, словно я был Горацио, только что беседовавший с тенью.

- Я их не выношу.

- Мышей? Только не говори, что такой человек, как ты, может страдать традиционной викторианской ненавистью к мышам!

- Не смейся, - сказала она слабым голосом. - Не только к мышам. К любому маленькому зверьку - к лягушкам, ящерицам, и даже котятам и щенкам. Мне нравятся взрослые собаки, и кошки, и лошади. Но так или иначе... - Она снова содрогнулась. - Когда я слышу, как маленькие коготочки стучат по полу, или вижу, как маленькие существа бегают вдоль стен, я просто схожу с ума. Я вытаращил глаза.

- Когда ты слышишь... Да, хорошо, что ты не осталась в прошлый вечер еще на час.

- В прошлый вечер?..

Потом она повторила: "В прошлый вечер?.." совершенно другим тоном, взгляд ее был обращен внутрь, глаза лучились счастьем. Она фыркнула.

- В прошлый вечер я рассказывала... Артуру об этой своей небольшой фобии.

Если я думал, что умелое обращение с мышонком зачтется в мою пользу, то явно ошибался.

- Ты лучше беги, - сказал я с горечью. - Может быть, Артур ждет.

- Да, - согласилась она без малейшего раздражения, - может быть, ждет. До свидания, Лео.

- До свидания. Мы помолчали.

- Ну, - повторила она, - до свидания.

- Да, - отозвался я, - я позвоню тебе.

- Непременно, - сказала она и ушла.

***

Я долго сидел на кушетке, стараясь свыкнуться с тем, что произошло. Не стоило обманывать себя: что-то произошло между нами. Главным образом, что-то по имени Артур. Я никак не мог понять, как он мог возникнуть - при наших отношениях с Глорией. За всю свою жизнь и во всех книгах, что я прочел, я не встретил ничего подобного такому слиянию душ. Мы оба почувствовали это, когда встретились; такое не исчезает. Артуру предстояло небывалое соперничество, поскольку было очевидно, что у Глории совершенно те же качества, что у меня, и одно из них - верность. Я мог бы понять - если бы очень постарался - как другой человек мог перешибить меня в том или ином отношении. Есть люди, у которых больше ума, красоты, силы. И с нами бы ничего не случилось, если бы я лишился любого из этих качеств.

Но не верности! Нет! Она слишком велика; ничто из того, что у нас есть, не может возместить утрату верности.

Я поднялся, чтобы зажечь свет, и поскользнулся. Пол был влажный. Не только влажный, еще и мягкий. Я с трудом добрался до семирожковой лампы и врубил полный свет. Комната была засыпана тапиокой. На полу ее слой доходил до лодыжек, на стульях и кушетке толщина его была несколько дюймов.

- Она сейчас думает о тапиоке, - сказала Голова. Только на сей раз это была не голова, а дряблая масса живой ткани. В ней виднелись пульсирующие кровеносные сосуды. Желудок мой судорожно сжался.

- Ах, прости, я не в фокусе.

Отвратительное месиво - очевидно, обнаженный мозг - придвинулось ближе и сделалось лицом.

Я вытащил ногу из вязкой массы, отряхнул ее и поставил обратно.

- Хорошо, что она ушла, - произнес я хрипло.

- Тебя пугает эта штука?

- Нет! - сказал я. - Конечно, нет!

- Она исчезнет, - объявила Голова. - Послушай, жаль огорчать тебя, но это не сизигий. Ты пропал, парень.

- Что не сизигий? - задал я вопрос. - И что - сизигий?

- Артур. Вся эта история с Артуром.

- Уходи, - проскрипел я. - Говори осмысленно или уходи. Лучше уходи.