Андрей Столяров - Сад и канал

Да я особенно и не интересовался его делами. Потому что у меня хватало своих. Все последние дни я жил с ясным предчувствием катастрофы. Ощущение было очень сильным. Я не мог объяснить, откуда эта катастрофа последует, я не мог предсказать никаких ее конкретных деталей, но саднящая острая внутренняя тоска убеждала меня, что она разразится буквально в ближайшее время. Вероятно, это было предчувствие смерти, которое возникает у неизлечимо больных. Мне, наверное, каким-то образом передавалось состояние Зверя. Так или иначе, но оно не отпускало меня ни на мгновение. И сейчас, когда я смотрел на набирающую силы грозу, то с ужасом понимал, что все уже, по-видимому, свершилось. Все свершилось, совместились Стрелки Судьбы, мы переступили через границу, из-за которой нет возврата. Нам уже никто и ничем не поможет. Понимание этого было настолько пронзительным, что я не выдержал. В кухонном серванте я нашел припрятанную Лелей бутылку водки, торопясь, налил себе чуть ли не полный стакан и, не отрываясь, выпил противную пахучую жидкость. А потом, возвратившись в комнату, бросился в кресло и закрыл глаза. Я надеялся, что если что-нибудь и произойдет, то я этого не почувствую.

Разбудила меня Леля. Она трясла меня за плечи, хлопала ладонью по щеке, ерошила волосы и дрожащим умоляющим голосом повторяла:

— Ну, давай, давай!.. Ну, просыпайся же, наконец!..

Я с трудом выдирался из вязкого одурения. В комнате было уже светло. Видимо, гроза прошла. Наступил новый день. Чистое летнее солнце врывалось в окна, и в лучах его переливались тысячи белесых пылинок. Жестяной будильник на тумбочке показывал шесть утра. Сознание у меня стало проясняться.

— Что случилось? — спросил я.

— Слава богу! — торопливо ответила Леля. — Я уже думала, что ты никогда не очнешься. Куриц здесь появлялся? Нет?.. У тебя, по-моему, была

— летаргия. Тормошу, тормошу тебя — будто умер… Надо было, наверное, сразу — облить из ведра… Поднимайся, будем укладывать вещи… Мы уходим отсюда — немедленно, прямо сейчас…

Она, как подбитая птица, металась по комнате, хватала различные безделушки, ставила их на место, открыла дверцы шкафа и выдвинула нижние ящики, извлекла откуда-то клетчатую дорожную сумку на молниях и в беспорядке начала бросать туда все, что попадалось ей под руку. Кажется, она совсем потеряла голову, закусила губу и повторяла: Скорее… скорее…

— Верхняя пуговица на платье была оторвана.

— Может быть, ты мне все-таки скажешь, что случилось?! — крикнул я.

Тогда Леля на секунду замерла и, вдруг заломив пальцы, очень громко, как-то отчаянно хрустнула сразу всеми костяшками.

— Я пропала, — сказала она.

Дело, как я понял, заключалось в следующем. Сразу же после выстрелов на площади, когда еще царили растерянность и некоторая паника, человек в полувоенном френче, председательствовавший на совещании, очень твердо и решительно взял власть в свои руки. Его полномочия были немедленно подтверждены Москвой. И одновременно вдруг откуда-то появилось великое множество точно таких же людей: в полувоенной одежде, в сапогах, с оттопыренными галифе, которые быстро заняли все кабинеты и в ту же секунду начали какую-то жуткую лихорадочную деятельность. Большинство сотрудников горисполкома было немедленно арестовано. Также было арестовано несколько военных из комендатуры. Генерала Харлампиева отстранили от ведения дел. Зато в актовом зале повесили громадный портрет товарища Сталина. Окна, выходящие на улицу, плотно зашторили. В коридорах застыли военные — с петличками вместо погон. А во внутреннем дворике завели моторы грузовиков. Самой Леле, можно сказать, повезло, ее вызвали в кабинет, где когда-то располагался отдел учета, и какой-то вежливый, но деревянный молодой человек, весь страдающий тиком, словно от нервной болезни, продержал ее, наверное, два часа, выясняя подробности лелиной биографии. Где она родилась, где жила, и не пребывала ли она на оккупированной территории. Все это было очень муторно. Одно и то же приходилось повторять по многу раз. И молодой человек даже как бы радовался, когда обнаруживались неточности. Но в конце концов он торжественно объявил, что лично он товарищу Морошиной полностью доверяет, лично он убежден, что товарищ Морошина предана делу партии, и поэтому он поручает товарищу Морошиной задание особой важности. — Вам будет оказано исключительное доверие, — сказал молодой человек. После этого он вызвал охранника, и Лелю проводили в подвал.