Андрей Столяров: Все в красном

- Долго ты не продержишься, - сказал он. - Это ведь как? Сорвешься около дома, - мигом вычислят. Знаешь, что такое "облава на крупного зверя"? Красные флажки, загонщики в спину тебе орут. Ты через голову от страха когда-нибудь кувыркался?..

- Я "зажгу лампу", - сказал я сквозь зубы.

- На "охоту" все равно выходить придется. Точить - когти, клыки. Мясо пробовать. Иначе - кровь задушит...

- Работу мне хочешь предложить? - спросил я.

- Хочу.

- С криминалом?

- Другой работы сейчас не бывает...

- А если я откажусь?

Пальцы Валерика поднялись - вонзились в пружинистые черные завитки шевелюры и с неприятным звуком поскребли у макушки. Точно пытались содрать с головы скальп.

- Ну, тогда все будет "в красном", - предупредил он.

Ласково так предупредил, почти нежно.

Я вздрогнул. И тоже - как запаршивевшая макака, почесался сразу двумя руками.

Мне было не по себе.

- Кто ты, Валера?..

Валерик выдернул пальцы из шевелюры, изогнулся, потягиваясь, будто належавшийся в норе зверь. Даже под рубашкой почувствовалось, как напряглись мускулы, оплетающие все тело. В глазах высветилась хищная желтизна.

Кожистые веки чуть дрогнули.

- Тебе лучше не знать этого, - сказал он.

"Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в восемь часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы её с самого утра были устремлены на то, чтоб они все: она, мама, Соня - были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились ей вполне. На графине должно было быть бархатное платье, на них двух - белые дымковые платья на розовых шелковых чехлах, с розанами в корсаже. Волосы должны были быть причесаны a la grecque.

Все существенное уже было сделано. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она ещё сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.

- Не так, не так, Соня! - сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. - Не так бант, поди сюда.

Соня села, чуть не дрожа от страху, и робко взглянула на обеих дам. Видно было, что она и сама не понимала, как могла сесть с ними рядом.

- Я... я... зашла на одну минуту, простите, что вас обеспокоила, проговорила она, запинаясь. - Я от Катерины Ивановны, а ей послать было некого... А Катерина Ивановна приказала вас очень просить быть завтра на отпевании, утром... за обедней... на Митрофаниевском, а потом у нас... у ней... откушать... Честь ей сделать... Она велела просить.

Соня запнулась и замолчала.

Бледное лицо Раскольникова вспыхнуло; его как будто всего передернуло; глаза загорелись... Более всего на свете он ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать его с рассвета. Ему казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая розовая струя. О, боги, боги, за что вы наказываете меня?

И вновь он услышал голос:

- Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет.

Тут прокуратор поднялся с кресла, сжал голову руками, и на желтоватом его бритом лице выразился ужас.

- Ну вот, все и кончилось..."

Я захлопнул "Войну и мир", с треском, как будто уже навсегда, закрыл "Преступление и наказание" в темном дерматиновом переплете, захлопнул "Век просвещения", "Смерть Вазир-Мухтара", потрепанных "Комедиантов". И ещё пять-шесть книг, читаемых то из середины, то с конца, то, наоборот, ближе к началу. Голова у меня гудела, и тексты разных романов сплетались в причудливом хаосе. Три часа непрерывного чтения подействовали, как зарядка с гантелями. Я зверски устал. Хорошо еще, что я не пошел в писатели, как когда-то намеревался. Все время держать в сознании уйму сталкивающихся персонажей, чувствовать отношения между ними, помнить внешность, особенности характера, привычки, манеру себя вести. С ума можно сойти. К счастью, переводчику это не обязательно. Переводчик не придумывает людей, он лишь грамотно перетолковывает придуманное другими. Это гораздо легче. Правда, и платят переводчику - соответственно. Жалкий полтинник за двадцать четыре машинописных страницы. Чтобы как-то прожить, надо делать по полторы сотни страниц в месяц. Полторы сотни страниц - это вам не хухры-мухры. Единственное, что при переводе с английского ощутимо увеличивается объем. Десять страниц английского текста - примерно тринадцать по-русски. Да от себя ещё немного добавишь. Совсем чуть-чуть. Только за счет этого и выкручиваемся.