- Всё, - тяжело выдохнул я. - Наливай, Леско, полные чарки - помянем красавицу княжну и запорожского удальца Хвёдора.
* * *
С того самого вечера закончились пиры да гулянья. Я каждый день устраивал смотр казачьему войску. Есаулы учили ратному делу вновь прибывших, ещё необстрелянных людей - беглых стрельцов, ярыжников с патриарших учугов, беглых крестьян. Вспомнив молодость, свои посольства к татарам, договорился с тайшой и купил маленьких, выносливых татарских лошадок. 4 сентября 1669 года я покинул Астрахань, но лишь для того, чтобы вскоре вернуться.
* * *
Меня несколько раз окатили холодной водой. Я застонал.
- Живой, - облегчённо произнёс чей-то голос.
Бояре весело рассмеялись:
- Дюжий, чёрт! Шкура у него дублёная! Как придёт в себя, князь Одоевский приказал водой пытать.
- Воо-одой?! - удивлённо протянул палач.
- Скоро государь придёт, почтит своим присутствием, так ты не перестарайся, - напомнил голос зеленоглазого дьяка.
- Ничего с ним не станется! - пробасил палач.
Меня рывком подняли на ноги. Подскочил дьяк:
- Говори, вор, как ты замышлял свои злодейства?!
- Да пошёл ты.., - устало выдохнул я.
- Приготовь его к воде! - приказал палачу дьяк.
- Такую пытку никто не выдерживает! - донеслось из боярского угла.
Я посмотрел в ту сторону - князя Долгорукого не было.
- Брейте голову! - приказал палач своим подмастерьям.
Его хлопцы подхватили меня за руки и бросили на лавку. Где-то в углу жалобно завыл Фрол:
- Покайся, брат!
- Молчи - это всё одно, что постриг в попы!
- Молчи, гнида! - палач стал скоблить мне макушку остро заточенным ножом.
- У меня ниже свербит - пощекочи между лопаток.
- Я тебе пощекочу!
- Мне всегда был нужен такой умелец, как ты, а то я не знал, что можно с боярами делать!
- Всё - готово!
Помощники подняли меня с лавки и привязали к столбу. Голову закрепили бычьими ремнями с такой силой, что я даже не мог ею пошевелить. На бритую макушку стали размеренно падать студёные водяные капли.
- То огнём, то водой - как дамасский клинок закаляете!
Зеленоглазый дьяк стал напротив меня и улыбнулся. Я закрыл глаза, чтобы его не видеть.
- Потише, чтобы в изумление не вошёл! - сказал дьяк палачу и зашуршал свитком. - Пошто, вор, Герасима Евдокимова, царского посланника, в воду кинул?
- Любопытен слишком - знать много хотел! Грамоту у него нашли от государя вашего, чтоб казачью старшину и домовитых натравить на промысел надо мной и моими товарищами. В прорубь я его кинул! - я раскрыл глаза и посмотрел на дьяка.
Он отвернулся.
Тяжело топая, рядом встал рыжебородый боярин - мухтояровая шуба на волчьем меху распахнута, на груди поверх кафтана золотая цепь с образом божьей матери.
- Тимофей Тургенев, царицынский воевода, по твоему приказу умерщвлён был?
- Очень уж любили его голые люди... Так любили, что посадили в воду и его, и всех царицынских бояр, окромя племянника и детишек боярских пожалели. Смена вырастет.
Боярин ударил меня по лицу.
- Злодей, будь ты проклят! - он быстро и истово перекрестился.
- По тебе, я вижу, Москва-река тоже сохнет. Ничего, когда-нибудь и тебя к себе примет! - пообещал я.
Рыжебородого сменил другой боярин, у которого текли капли пота по крупному, веснушчатому лицу.
- Мой брат, Иван Лопатин...
- Дурень твой брат, - усмехнулся я. - Спешил к Тургеневу Тимофею на помощь, встретиться хотел. Вот и встретились на речном дне - в воду посадили твоего брата.
- Ах ты! - боярин замахнулся, но не ударил, а отошёл в сторону.
Ему на смену вынырнуло хитрое лицо дьяка с рыжими бровями.
- Изменник, что ты кричал в Паншином городке?! - дьяк сверился с грамотой. - Это было неделю опосля Николина дня ( Николин день - 9 мая).
- Ну и что?
Дьяк углубился в грамотку:
- Казаки, мы на великого государя не поднимем оружие - пойдём на Русь бить хитрых бояр и воевод, кои скрывают от него правду.
- Верно читаешь.
- Письма к запорожцам писал? Гетману Дорошенко и кошевому атаману Сирко? Прислали они тебе помощь?
- Сволочи они - чего таить, не было от них помощи, струсили!
- Значит, чтут милость государя-батюшки, - назидательно сказал дьяк. Сколько злодеев вместе с тобой оставили Паншин городок?
- Четыре тысячи человек - конных, пеших и в стругах. Для начала хватило.
Дьяк жёстко ударил меня по губам.
- То говорить заставляешь, то рот затыкаешь, - попробовал я улыбнуться.
Мне хотелось говорить... Говорить, чтобы заглушить дикую боль, раскалывающую голову на куски. Всё равно ничего нового они не узнают.
Читать дальше