Валерий Строкин - Я - Степан Разин

Золотой обруч, украшенный каменьями, упал к ногам горожанина. Тот не стал его поднимать, плюнул рядом с обручем в пыль и хотел идти прочь, но я его задержал.

- Так что делать с тобой, молодец? - ласково спросил я казака. - Кто прав - ты или астраханец?

- Гони ты его, батька, я же обещаю больше не пить! - рассмеялся молодец. - Нет, вру - пить буду, но в пьянстве озорничать не стану.

- Хорошо, - кивнул я головой. - Я велю тебя напоить. Приговор таков, я оглядел молча ожидавший круг, - в воду - напоите казачка!

- Атаман?! - выкрикнул молодец, когда ему начали скручивать руки и отобрали саблю и пистоль. - Ты променял казака на голодранца?! Жёнку стало жалко?

- Прости казака, - попросил Черноярец.

- Уйди! - угрюмо ответил я.

- Батька! Атаман! Пощади! - орал казак, которого тащили к берегу. - Я с тобой в Исфагань ходил, плавал с тобой по Хвалынскому морю! Атаман!

Казака посадили в струг.

- Прости казака! - вновь вступился Черноярец. - То лихой казак - Хвёдор Запорожец.

- Сам ведь тешишься с басурманской княжной, - закричал со струга казак, - а другим не даёшь!

Ему сыпали в рубаху камни и связывали за спиной руки.

- Значит у тебя своя правда?! Тебе можно, а другим нет?! Других в воду сажаешь?!

Струг отошёл от берега.

- Значит тебе можно с басурманкой? - не унимался казак.

- Правду говорит, - пробормотал Черноярец.

- Замолчи! - я толкнул есаула в грудь.

Иван упал.

- Правда колит в глаза, атаман?! - Черноярец вскочил на ноги.

- Уйди, Иван - доведёшь до греха!

Черноярец отошёл в сторону, злобно косясь на меня.

- Атаман! Батька! - кричал связанный казак.

Струг выплыл на середину реки.

- Атаман! Степан Тимо.., - послышался всплеск и крик замер.

С берега было видно, как возле струга забурлила вода - на поверхности лопались поднимающиеся пузыри.

Казаки хмуро, молча расходились, покидая круг. Я взглянул на застывшего астраханца - он смотрел широко раскрытыми глазами на реку, на то место, где утопили Хвёдора Запорожца.

- Видишь, какая она суровая - правда! Заглянешь ей в глаза и страшно становиться!

Горожанин, словно очнувшись, пугливо оглянулся на меня, молча поклонился в пояс и побежал вдоль реки в город.

- Леско?

- Я здесь, Степан Тимофеевич, - рядом неслышно вырос есаул, который старался не смотреть на меня, хмурился, кусал тонкие губы - видать, жалел утопшего.

- Приготовь струг гулять по Волге-матушке - пойдём мимо Астрахани! приказал я ему глухим голосом. - Вина возьми два... нет - три бочонка!

* * *

Струг скользил вдоль астраханских стен. Чарки молча наливали, молча поднимали и молча пили.

- Помянем лихого запорожца! - только и сказал я.

Вечер выдался душным - где-то на юге, в татарских степях полыхали зарницы. Быть грозе. Выпитое вино разгоняло кровь. Становилось жарко. Я скинул с себя красный скарлатный кафтан, остался в белой льняной рубахе. Рядом, как обычно, сидела молчаливая княжна. Я откинул с её лица тонкую белую ткань. Её чёрные огромные глаза испуганно уставились на меня. Я невольно залюбовался её бледным, точёным лицом, изогнутыми, как татарский лук, чёрными бровями, пухлыми алыми губами.

- Не бойся! - я протянул ей полную чарку. - Выпей за упокой души Хвёдора Запорожца. Пей! - закричал я.

Она робко приняла чашу и, не сводя с меня тёмных, пугливых глаз, долго пила мелкими, судорожными глотками. Наконец, протянула полупустой кубок. Я допил вино и выбросил кубок за борт. Всплеснула вода, из-за туч проглянуло вечернее солнце, и я увидел, как блеснул бок кубка, золотой рыбкой исчезнувший в речной пучине. Казаки молча смотрели на меня - чего теперь им ждать от атамана.

- Волга - мать всех рек, одарила ты меня златом, серебром, золотыми каменьями, наградила меня славой и честью, а я тебе ничего не дал в подарок. Прости, - я поднялся, посмотрел в тёмную воду.

Солнце вновь скрылось, налетел ветер, и чёрное речное зеркало покрылось рябью. Волны били в борт струга. Мрачная тень воды притягивала взор.

- Так возьми же у меня самое дорогое, что у меня есть! - выкрикнул я и, решившись, подхватил княжну и с размаху кинул её в тёмную воду.

Река успела принять лёгкий девичий крик, и княжна камнем пошла на дно.

Казаки окаменели. Первым опомнился Черкашенин:

- Атаман?!

Леско бросился к борту. Я перехватил его за плечо и бросил на дно струга.

- Сидеть! - рявкнул я и другим, изменившимся, внезапно севшим голосом сказал: - Всё, Леско, всё... Уже поздно.

Я медленно опустился на скамью, с удивлением чувствуя, как что-то горячее струится из глаз. Такое же горячее, как и кровь - прожигает щёки насквозь, мочет усы и бороду.