Герберт Уэллс: Первые люди на Луне (пер. Лачинов)

— Я вам говорю, — раздавался сзади меня голос маленького человечка. — я говорю вам, знаете…

Я обернулся и увидел человек двадцать или тридцать, нечто вроде иррегулярной осады; все они бомбардировали меня безмолвно вопросительными взглядами, исполненными сомнений и подозрений. Для меня стал невыносимым гнет этих взоров, и я громко выругался.

— Я н_е м_о_г_у, — завопил я, — говорю вам, что не могу. Я не в силах. Вам остается лишь пялить глаза и убираться к чорту.

Я судорожно жестикулировал. Толстенький человечек отступил на шаг в сторону, когда я ему пригрозил. Я ринулся через толпу прямо в отель; вбежав снова в столовую, я бешено зазвонил. Я схватил за шиворот появившегося слугу.

— Слышите вы, — закричал я, — помогите мне стащить эти полосы тотчас же в мою комнату. — Он не сразу меня понял; я бешено кричал на него. Появился еще какой-то испуганный старичок в зеленом халате; потом еще двое юношей в фланелевых рубашках. Я кинулся к ним и попросил их услуг. Едва лишь золото было в моей комнате, как я почувствовал себя свободным. — Теперь уходите! — закричал я, — уходите все прочь, если не желаете видеть человека, сходящего с ума у вас на глазах!

Я вытолкал слугу за плечи, когда он замялся. Затем, как только дверь за ними всеми была заперта на ключ, я сорвал с себя платье маленького человечка, разбросав его во все стороны, и тотчас улегся в постель. Тут я пролежал, ругаясь про себя и дрожа, как в лихорадке, довольно долгое время. Наконец, я достаточно успокоился, чтобы встать с постели, позвонил пучеглазого слугу и потребовал себе ночную сорочку, соду и виски да несколько хороших сигар. Когда все это было доставлено, я снова замкнул двери и постарался взглянуть прямо в лицо своему положению.

Общий результат грандиозного опыта сводился к полнейшему неуспеху. Это было крушение, и я оказывался единственным лицом, оставшимся в живых. Это была полная неудача, увенчавшаяся последним несчастьем. Ничего не оставалось теперь более, как лишь спасаться самому, насколько можно, от последствий нашей неудачи. В силу одного рокового удара, все мои смутные надежды на возвращение и отыскание Кавора теперь рухнули. Мое намерение отправиться на выручку Кавора, или, по крайней мере, наполнить шар золотом и анализировать кусочек каворита, чтобы таким образом раскрыть его великую тайну, — все эти грезы рассыпались прахом.

Я остался один в живых, вот и все!

Я признал, что улечься в постель было одной из счастливейших мыслей, какая могла у меня явиться в данном случае. Действительно, я думаю, что мог бы или окончательно свихнуться, или совершить какой-нибудь непоправимый жестокий поступок. Но тут, запершись наглухо и оградив себя от вторжений, я мог обдумать свое положение, все его последствия и распорядиться как надо, без всякой помехи.

Разумеется, для меня было как нельзя более ясно, что произошло с мальчуганом. Он забрался в шар, стал играть кнопками, закрыл окошки каворита и взлетел на воздух. Было в высшей степени невероятно, чтобы он привинтил крышку горловины. А даже если он это и сделал, то все-таки была тысяча шансов против его возвращения назад. Представлялось вполне очевидным, что он направится к центру мировой сферы, да так и останется там, вне участия в обычных земных интересах, каким бы замечательным феноменом он ни казался для обитателей какого-нибудь отдаленного уголка в пространстве. Я очень быстро пришел к убеждению относительно этого пункта. Что же касается моей ответственности по этому поводу, то, чем более я размышлял, тем яснее мне становилось, что если только я буду оставаться спокойным, то мне не придется тревожиться на этот счет. Если предо мною предстанут гневные родители, требуя возвращения погибшего мальчика, то я могу просто потребовать возвращения моего потерянного шара, или спросить, что они желают сказать. Сначала перед моим воображением мелькали было и плачущие родители, и полиция, и усложнения всякого рода, но потом я увидал, что мне просто лишь надо держать язык за зубами, и ничего тогда не случится. Действительно, чем дольше я лежал, покуривая и размышляя, тем более делалось очевидным, что самое мудрое — оставаться в покое. Всякий британский гражданин располагает правом, если только он никому не причинил ущерба или обиды, появиться внезапно, где ему вздумается, и каким угодно грязным оборванцем, и с каким угодно количеством чистого золота, какое он окажется способным привезти с собой. При этом никто не имеет малейшего права мешать или задерживать его в такого рода действиях. В конце концов я формулировал это себе и повторял непрерывно как известного рода лютую хартию вольностей.