Герберт Уэллс: Первые люди на Луне (пер. Лачинов)

— Не разумеете же вы в самом деле… — начал было самый молодой из моих спутников, тоном, каким уговаривают маленьких упрямых детей.

— Пожалуйста, передайте мне блюдо с тартинками, — проговорил я, и быстро опустошил его.

— Однако, предупреждаю вас, — начал другой юноша. — мы ведь и не думаем этому верить.

— Так что же! — проговорил я, и пожал плечами.

— Он не желает нам рассказывать, — проговорил самый младший, как бы a parte, и затем с напускными совершеннейшим равнодушием хладнокровно спросил: — Вы позволите мне закурить?

Я дружески кивнул головой и продолжал свой завтрак. Двое других высунулись из окна, находившегося в некотором отдалении и тихо совещались друг с другом. Меня вдруг пронизала одна мысль.

— А ведь время бежит, — проговорил я.

Тут наступила пауза, как бы в ожидании, кто первый должен мне ответить.

— Приближается самое время отлива, — проговорил маленький человечек.

— Ну, во всяком случае, — проговорил я, — о_н не уплывет далеко.

Я разбил третье яйцо и обратился с небольшим спичем.

— Господа, — проговорил я. — Прошу вас, не думайте, как вы наверное делаете, будто я говорил вам несообразную ложь или что-нибудь подобное. Я вынужден лишь быть немного лаконичным и таинственным. Я вполне понимаю, что это может быть неприятно и что ваше воображение должно разыгрываться. Могу уверить вас, что вы живете в замечательное время; но я не могу вам теперь ничего разъяснить; это невозможно. Даю вам честное слово, что я явился с луны. Это все, что я могу сказать вам… Тем не менее, я бесконечно вам обязан. Понимаете вы, бесконечно. Надеюсь, что мое обхождение никоим образом вас не обидело?

— О нет, ни малейшим образом, — проговорил юнейший из юнцов, чрезвычайно любезно. — Мы это вполне понимаем. — И, глядя пристально все время на меня, он откачивался в кресле до тех пор, пока оно совсем почти опрокидывалось, и с некоторой ловкостью возвращался обратно.

— Ни капельки не обидели, — проговорил толстенький человечек, — и не думайте этого!

Затем все встали, рассыпались в разные стороны и стали прохаживаться, покуривая папироски и вообще стараясь показать, что они совершенно ко мне дружелюбны, ни мало не стеснены и вполне чужды малейшего любопытства относительно меня и моего шара.

— А все-таки я пойду поглядеть одним глазом на это судно, — услыхал я, как проговорил вполголоса один из компании. И если б только они послушались собственного желания, то, я уверен, все бы ушли, оставив меня одного. Я, между тем, принялся за третье яйцо.

— Погода, — заметил толстенький человечек, — стояла великолепная, не правда ли. Я не запомню, когда у нас было такое лето…

— Ззззззз… — послышался звук, как от громадной ракеты. И где-то послышались осколки разбитого окна.

— Что это? — воскликнул я.

— А вдруг это… — воскликнул маленький человечек и бросился к угловому окну.

Все прочие побежали к окну, а я сидел, на них глядя.

Вдруг быстро вскочил и я, бросив третье яйцо, и тоже ринулся к окну. У меня промелькнула ужасная мысль.

— Ничего там не видно, — кричал маленький человечек, направляясь к двери.

— Не тот ли этот мальчуган? — закричал я, разражаясь бешеной яростью. — Это, наверное, проклятый мальчишка! — В суматохе я оттолкнул слугу, который нес мне какое-то новое блюдо, и, стремглав выскочив из комнаты, сбежал по лестнице на маленькую веранду перед отелем.

Море, бывшее перед тем спокойным, вздымалось теперь бурными гребнями валов, и пространство, где прежде находился шар, было теперь залито клокочущими волнами, как на месте только что спущенного корабля. А вверху кружилось маленькое легкое облачко, и три, четыре человека на взморье глазели, с недоумением в лицах, на это неожиданное явление. И это было все! Рыбаки и слуга, и четыре юноши в летних костюмах побежали все следом за мною. Из окон и из дверей слышались крики, и отовсюду высыпал суетящийся люд, с разинутыми ртами.

Некоторое время я стоял неподвижно, слишком ошеломленный такой неожиданной развязкой, чтобы думать о людях, меня окружавших.

— Кавор там, — бормотал я, — там, наверху. И не единой душе неизвестно, как изготовить его вещество. О, Боже милосердный!

Какое несчастье!

Я ощутил, как будто кто-нибудь из лейки поливает мой холодеющий затылок. Колени у меня подкосились. Да, этот проклятый мальчишка был там, в небесных высях. Я же остался совсем «одиноким». Тут было золото в столовой отеля, мое единственное имущество на земле; тут были мои кредиторы. О, Господи, что из всего этого выйдет? Общее впечатление сводилось к какой-то гигантской, неразрешимой путанице.