Роберт Хайнлайн - Свободное владение Фарнхэма

— А я вообще ни о чем и ни о ком не жалею. Даже о Карен. Да, меня действительно потряс сейчас ее веселый смех. Но с этой минуты я верю в бессмертие. Карен жива — там, позади, — и все же мы видели, как она умерла. Поэтому в каком-то бесконечном смысле Карен живет всегда, где-то в неизвестности. Не проси меня объяснять это, но я чувствую, что это так.

— Я всегда думала то же самое, Хью. Только не решалась сказать.

— Можешь всегда говорить все, что захочешь, черт возьми! Я давным-давно говорил тебе об этом. Так что теперь я больше не испытываю печали по Карен. И, честно говоря, ничуть не жалею Грейс. Некоторым людям удается добиться успеха именно тем, что они всегда следуют намеченным курсом. Она как раз из таких. А что касается Дьюка, то мне и думать-то о нем противно. Я возлагал на сына столько надежд! Он был моим первенцем. Но я никогда не принимал участия в его воспитании и поэтому не мог сделать его тем, кем собирался. К тому же, как заметил Джо, Дьюку не так уж плохо — благополучия, безопасности и счастья для этого достаточно. — Хью пожал плечами, не отрывая рук от руля. — Постараюсь никогда больше не думать о нем…

Через некоторое время Фарнхэм заговорил снова:

— Дорогая, ты не могла бы, хотя у тебя на руках детишки, как-нибудь снять у меня с плеча эту штуковину?

— Конечно, могу.

— Тогда сделай это, пожалуйста, и выбрось ее в кювет. Я предпочел бы, чтобы она оказалась в эпицентре взрыва — если мы еще не выбрались из него. — Он нахмурился. — Мне не хотелось бы, чтобы у этих людей когда-нибудь появилась возможность путешествовать во времени. Особенно у Понса…

Она немного повозилась, ничего не говоря. Действовать ей приходилось из неудобного положения, да к тому же еще и одной рукой. Наконец она отцепила радиационные часы и выбросила их в темноту за окном автомобиля.

— Хью, я не думаю, что Понс ожидал, что мы примем это предложение, — заговорила Барбара, — мне кажется, что он сознательно поставил такое условие, на которое я никогда бы не согласилась, даже если бы ты и решился принести себя в жертву.

— Конечно! Он воспользовался нами, как морскими свинками или как своей белой мышью, и вынудил нас согласиться. Барбара, ты знаешь, я, в принципе, могу выносить и в чем-то понимать откровенных сукиных сынов. Хотя и не прощать. Но на мой взгляд, Понс был гораздо хуже, чем все они вместе взятые. У него всегда как будто были самые добрые намерения. Он всегда мог доказать, как дважды два, что пинок, который он тебе дает, служит тебе же на пользу. Я презираю его.

— Хью, сколько белых людей нашего времени ты знаешь, которые обладали бы такой же властью и могуществом, как Понс, могли бы пользоваться ими с такой же мягкостью, как он? — упрямо спросила Барбара.

— Что? Да нисколько. Даже твой покорный слуга не был способен на это. Кстати, насчет «белых людей» — это уже удар ниже пояса. Цвет кожи тут ни при чем.

— Согласна. Я забираю назад слово «белый». И я уверена, что только ты бы один и был способен на это. Больше я никого не знаю.

— Даже я не смог бы. Да и никто вообще. Единственный раз, когда у меня была такая возможность, я воспользовался ею так же отвратительно, как Понс. Я имею в виду тот случай с Дьюком, когда по моему приказу Джо пригрозил ему ружьем. Мне следовало просто воспользоваться приемом каратэ и сбить с ног или, может быть, даже убить его. Но не унижать. Так что никто, Барбара. Никто. И все же Понс был особенно отвратителен. Возьми, к примеру, Мештока. Мне по-настоящему жаль, что я убил его. Он был человеком, который вел себя лучше, чем мог бы, согласно своему характеру, ни в коем случае не хуже. В Мештоке было очень много злобы, даже садизма. Но он держал эти стороны натуры под жестким контролем: они не должны были мешать ему отлично исполнять свои обязанности. Но Понс… Барби, милая, наверное, это вопрос, в котором мы никогда не придем к согласию. Ты чувствуешь к нему симпатию потому, что он хорошо относился к тебе большую часть времени и всегда был мил с нашими малышами. Но именно из-за этого я презираю его, потому что он всегда любил показать свою «королевскую милость», но никогда не забывал напомнить своей жертве о том, как он мог бы быть жесток, если бы не был таким милым и добрым старичком и таким милостивым владыкой. И я презираю его за это. Я начал испытывать презрение к нему еще задолго до того, как узнал, что ему к столу подают убитых и «вкусно» приготовленных молоденьких девушек…

— Что? — поразилась Барбара.

— А ты разве не знала? Странно, ты должна знать об этом. Помнишь последний разговор с Понсом? Ты что, не слушала?