Абрам Палей - Война золотом

— Паук!

Остановился.

— Что, отбыл? Али винта нарезал?

Ляська молча полез в карман за бумажкой. Показать хотел справку домзака, да совестно, обидно за себя стало. Понимал, что спрашивает так, власть показать, и рука сама собой опустилась. «Не боюсь. Спросишь, покажу, а сам не стану набиваться» — решил Ляська.

— Ну, покажь, покажь! Чего там у тебя?

— Ничего! — коротко отрезал Ляська.

— Покажь! А то… — и агент, горбясь, в кармане револьвер вертя, еще ближе подошел к Ляське. Глядел не злобно, не сердито, а Ляське не по себе стало. Даже губы задергало.

Не торопясь, нехотя он достал бумажку.

Тот глянул мельком, так, как-будто знал, что написано и вернул обратно.

— Ну, что, бегать будешь? Может, завяжешь? Пора бы, пора… Завалишься теперь, далеко угодишь.

Потупясь, Ляська молчал. И чего пес пристал? Чего ему надо? Решил не воровать, человеком быть, а он покажь, да покажь и «шпайку» в кармане держит. Хозяином над тобой норовит быть. Сволочь!.. Лягуша!.. Взяла Ляську обида и захотелось ему легаша облаять, посрамить, народ собрать. Пусть послушают, а он «потопает». Да сдержался. Затаился до другого разу. Только и сказал.

— Наше дело воровать, а твое ловить, — и пошел к Тоське.

Шел теперь вперевалку, нехотя, руками больше не размахивал. Часто оглядывался, точно боялся кого-то или украл. Мысли ворочались нехорошие, тяжелые, воровские. Зверем глядел и от прохожих в сторону воротился. Не хотел, не смел глядеть прямо в глаза с задором, как до встречи. Не считал всех одинаковыми, хотя в тюрьме не раз слыхал, что все люди воры. Да на деле не так выходило. «Вот, они идут, куда хотят», думал Ляська, «и глядят прямо, никого не боятся. А тут»… И Ляська вспомнил парня с пересылки. Часто ходил его слушать, только не все понимал. Врезалось в память одно, что вор — самый хороший, самый честный человек. Чудными эти слова показались Ляське. А парень с пересылки так и резал, так и резал… «Все люди на земле — сволочь, негодяи, только умеючи скрывают это, а вор в открытую идет, не скрывает. Тем он и лучше». Тогда много Ляська думал над этим, но ни до чего не додумался. Только и решил: «Парень с пересылки не дурак»! А теперь стал снова все слова перебирать. «Вот и „легаш“ хозяин мой, может и того больше. С хозяином что не так, послал к такой матери, взял паспорт в зубы, и делу конец, а этого не пошлешь. Со свету сживет. А поди, хуже домушника Ляськи. Может, сам на дела ходит, „лапу“ берет. Разве таких не бывало? Сколько хошь. Только все они умеючи делают, скрывают и не заваливаются. Растратчиков сколько!? Поди, года три ворует чужие денежки, покуда до него доберутся, а слывет честным человеком. Ну и ладно. Будь честным! Хотел, было, завязать, а теперь все едино, как сама вывезет. Можно будет, не стану, а то и побегаю. Все такие. Вот только Тоська как? Когда-то не хотела, чтоб воровал. Чуть не на коленях просила, в ноги кланялась, руки целовала, теперь, может, погонит. Не слушал. Работал бы где-нибудь. Каждую субботу деньги получал.»

Вспомнил Ляська песенку, которую не раз распевал, живя с Тоськой.

— Хорошая была баба, — уж громко добавил Ляська.

И захотелось ему поскорее увидать Тоську. Внутри что-то забеспокоилось, защекотало томно, хорошо. И Ляська забыл про встречу с «легашом», забыл все обиды.

— Тоська, поди, не ворует и не блудничает. А тот всех окрестил ворами. Нет, парень, шутишь, не все ягоды нашего поля, — рассуждал Ляська. — Есть и хорошие люди.

И почувствовал, что Тоська стала дорога, нужна ему. Раньше не думал об этом. Брал Тоську, как бабу, и только. А, чтоб чего другого, так ни, ни… И первый раз сошелся тоже так, случайно. Кинул ее муж, ну и пошла, чтоб потушить горе. С Пауком схлестнулась. А потом увязалась, да увязалась. Неладно только вышло. Другая баба впуталась, и Ляська, впервые за полтора года, искренно пожалел.

Он уже подошел к дому, где жила Тоська.

Детишки увидали и гурьбой бросились к нему. Чуть с ног не сшибли, так и повисли. Любил Ляська детей и часто баловал их. Деньги давал, конфеты покупал.

— Ляська, Ляська идет! — кричали и кружили со всех сторон.

— Дядя, а у тети Тоси другой дядя, — сказала самая маленькая девчонка, которую Ляська больше других баловал.

— Какой дядя? — переспросил Ляська и насторожился.

Девчонка потупилась и ничего не ответила. Все остальные тоже притихли. Еще раз переспросил, но ребята упорно молчали.