Клиффорд Саймак - Планета Шекспира

«Сомневаюсь, что это он, – скзал ученый. – Тварь, заключеннвя во времени, по моему рассуждению, должна быть неподдающейся обнаружению. Не могу себе представить более эффективной изоляции, чем щит остановленного времени. Самое ужасное во времени, это то, что мы его совсем не знаем. Пространство, вещество и энергия – это мы можем представить себе понятным или, по крайней мере, теоретически принять их теоретические осмысления. Время же – полная загадка. Мы не можем быть уверены даже в том, что оно есть на самом деле. Его не за что ухватить, чтобы проверить.»

«Так значит, может быть еще один разум – разум неведомый?»

«Мне нет дела, – сказала гранддама. – Я знать этого не желаю. Надеюсь, эта миленькая загадка, в которую мы влипли, вскорости разрешится, так что мы сможем отбыть отсюда.»

«Осталось недолго, – заверил ее монах. – Может быть, еще только несколько часов. Планета закрыта и сделать уже больше нечего. Утром они спустятся и посмотрят на тоннель, и тогда поймут, что ничего уже не поделаешь. Но прежде, чем это случится, нужно принять решение. Картер не спрашивал нас, потому что он боится нас спрашивать. Он боится ответа, который мы ему дадим.»

«Ответ – нет, – сказал ученый. – Как бы мы ни сожалели об этом, ответ должен быть нет. Картер может думать о нас плохо. Он может сказать, что мы утратили человечность вместе с нашими телами, что мы сохранили только голый холодный интеллект. Но это будет в нем говорить его мягкость, забвение им того, что мы должны быть твердыми, что мягкость играет здесь лишь небольшую роль – здесь, вдали от нашей благоустроенной планеты. И, к тому же, это будет недобрым по отношению к Плотоядцу. Он провлачил свою утомленную жизнь в этой металлической клетке, Никодимус возненавидит его, а он возненавидит Никодимуса – а может быть, начнет бояться Никодимуса – и это будет раздувать угли его позора – что он, известный воин, убивший множество злобных чудовищ пал так низко, чтобы бояться такого хилого механизма, как Никодимус.»

«И не без причины, – добавил монах, – ибо Никодимус, несомненно, в свое время убьет его.»

«Он такой неотесанный, – сказала гранддама, мысленно пожимая плечами. – Ему так не хватает чувствительности, в нем нет ни утонченности, ни рассудка…»

«Кого вы имеете в виду? – спросил монах. – Плотоядца или Никодимуса?»

«О нет, не Никодимуса. Я думаю, он смышленый.»

Пруд закричал от ужаса.

Хортон, услышав это краешком сознания, шевельнулся в тепле и уюте, в ощущении близости и обнаженности, цепляясь за близость другого человека – женщины, но что она человек, было так же важно, как и то, что она женщина, ибо они двое были здесь единственными людьми.

Пруд закричал снова – пронзительная дрожь тревоги прошла сквозь мозг Хортона. Он сел в одеяле.

– Что такое, Картер Хортон? – сонно спросила Элейна.

– Пруд, – сказал он. – Что-то неладно.

Первая краска зари поднималась по восточному небу, источая призрачный полусвет, в котором туманно выделялись деревья и домик Шекспира. В костре горело низкое пламя на ложе углей, подмигивавших кроваво-красными глазками. По ту сторону костра стоял Никодимус, глядя в направлении Пруда. Он стоял прямой и застывший, встревоженный.

– Вот твои штаны, – сказала Элейна. Хортон протянул руку и взял их.

– Что такое, Никодимус? – спросил он.

– Что-то кричало, – сказал робот. – Не так, чтобы можно было слышать. Но я почувствовал крик.

Крик донесся снова – более настоичивый, чем прежде.

– Смотри, кто идет по тропе, – сдавленно сказала Элейна.

Хортон повернулся взглянуть и поперхнулся. Их было трое. Они были белые и гладкие и выглядели как стоящие вертикально слизни, жирные и отвратительные твари, каких можно найти под перевернутым камнем. Они шли быстро, подпрыгивая на нижних, сужающихся концах тел. Ног у них не было, но это их вроде бы не беспокоило. Не было у них ни рук, ни лиц – это были просто толстые, счастливые слизни, быстро скачущие вверх по тропе, ведущей к тоннелю.

– Вот и еще трое затерянных, – сказал Никодимус. – Мы превращаемся в целую колонию. Как вы думаете, отчего происходит, что так много народу проходит через этот тоннель?

Плотоядец, запнувшись, вышел из дверей шекспировского домика. Он потянулся и почесался.

– Что это еще за чертовщина? – спросил он.

– Они не представились, – проворчал Никодимус. – Они только что показались.

– Забавные с виду, верно? – сказал Плотоядец. – У них, небось, нету ног, только так и прыгают.