Адам Багдай - 0:1 в первом тайме

Жемчужинка тихонько подбирался к отцу. Он подкрадывался на цыпочках, чтобы не разбудить его. Осторожно потянул свисающую из жилета никелированную цепочку, вытащил старомодные часы. Было около трех. Жемчужинка беспомощно опустил руки. Что делать? Ведь в три часа он должен быть на поле.

Отец вернулся домой час назад. Пьяно пошатываясь, он что-то бессвязно бормотал. Жемчужинка предложил было ему обед, который сам приготовил, но отец свалился на постель и заснул без памяти. Сейчас он лежал, широко раскинув руки, и храпел, от него резко несло водкой. Вообще-то Жемчужинка уже успел притерпеться к этому. Однако сейчас обида перехватывала ему горло. Нужно же было отцу напиться именно сегодня! Ведь мальчик предупреждал его утром, что у него такой матч, что он в три часа должен быть на поле.

Глядя на чужое лицо отца, на его полузакрытые глаза, Жемчужинка был готов заплакать от страшного унижения.

Совсем другой была бы их жизнь, если бы отец не пил. Жемчужинке не пришлось бы ежедневно выслушивать один и тот же вопрос товарищей с Голубятни: «Опять твой старик нализался?» Они могли бы пригласить какую-нибудь женщину помогать по хозяйству. По существу, они живут, как цыгане: никогда не знают, что и где будут есть. А ведь отец совсем неплохо зарабатывает. Да, все могло бы быть иначе, лучше…

Они жили так уже шестой год, с того самого дня, как умерла мать. Именно тогда отец и начал пить.

Часто, вернувшись домой в нетрезвом виде, он усаживался на постель и, обхватив голову руками, говорил, говорил о покойной, как будто она только что умерла. Потом обнимал сына, плакал, каялся, но пил снова.

Жемчужинка продолжал стоять в растерянности, когда внезапно услышал пронзительный звон железного рельса.

Это Манджаро подавал сигнал, что пора идти на поле. Жемчужинка бросил осторожный взгляд на храпящего отца, потом — на дверь. Будь что будет, придется оставить старика. Не за тем не спал он полночи, раздумывая о сегодняшнем матче, чтобы сейчас опоздать.

Он взялся уже было за ручку двери, как вдруг услышал сиплый голос:

— Ты… куда?

— На матч, папа. — Мальчик остановился в растерянности. — Ведь я тебе говорил: у нас сегодня матч.

Отец посмотрел на него осовелыми, мутными глазами. Он с трудом поднялся и, покачиваясь, уселся на краю скрипучей кровати.

— На матч… Какой матч?

— Я говорил уже… с «Ураганом». — Мальчик умоляюще посмотрел на отца.

— Ни на какой матч ты не пойдешь, — пробормотал отец, ероша пальцами волосы. — Я тебе уже давно обещал, что мы отправимся сегодня с тобой кататься на карусели.

— Так это же вечером, папа.

— Не вечером, а сейчас, — повторил отец с настойчивостью пьяного.

Он вытянул руки, собираясь обнять сына, но Жемчужинка, испуганно взглянув на отца, отодвинулся.

— Папа, меня ребята ждут! — почти выкрикнул он.

Как бы в ответ на эти слова, на лестничной клетке

снова раздался звон рельса. На этот раз он звучал настойчиво, как сигнал тревоги.

— Мы на карусель пойдем, сынок. Будешь себе кататься, сколько захочешь. Пускай не говорят, что у тебя плохой отец.

— Но, папа, я стою в воротах, никто не может меня заменить.

— Значит, ты не хочешь пойти с родным отцом?

— Хочу, но только позже, вечером…

— Отец для тебя ничего не значит? Тебе лучше с друзьями, с этим Фелеком, да?

— Нет, папа, но матч очень ответственный. Мы всю неделю тренировались, а сейчас…

— Значит, матч тебе важнее! — рявкнул отец голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

Мальчик забился в закуток между шкафом и дверью. Его бледное лицо искривилось гримасой плача. Губы дрожали, глаза тревожно бегали.

— Папа, пусти меня, — прошептал он, — это действительно важный матч. Я сразу же вернусь. Я вратарь.

Отец с трудом поднялся и, шатаясь, приблизился к мальчику:

— Если не хочешь идти с отцом, то никуда не пойдешь… никуда, понял?

На лестнице в третий раз прозвенел рельс! Отец качнулся к двери. Он распахнул ее так сильно, что ветром сдуло со стола бумагу.

— Богусь никуда не пойдет! Слышите, щенки? — крикнул он в темную пропасть лестницы. — Убирайтесь отсюда, пока целы!

Жемчужинка вспотевшими руками закрыл лицо. Он слышал быстрые шаги сбегающих по лестнице ребят, насмешливый, спокойный голос Чека:

— Ладно, ладно, пан Альбиновский, только не надо так громко — мы ведь не глухие. И советуем вам хорошенько проспаться.

Жемчужинка тихо всхлипывал.

«Какой стыд! Какой стыд!» — повторял он про себя. Он предпочел бы, чтобы отец его выпорол, а не подымал крик на лестнице. Как сможет он теперь встретиться с друзьями, смотреть им в глаза! Неужели отец не понимает этого? Неужели ему нравится подвергать сына унижениям?