Г. Семга - Блатные и уличные песни

Жил я в городе Одессе, шел по улице Донской.
Там стоят четыре дома, посредине —
дом большой.

Тоне дом и не домишечка — настоящая тюрьма.
В той тюрьме сидит мальчишка —
лет девятнадцати дитя.

Он не слышит и не видит, как заключники идут,
Тихо двери открывают и такую речь ведут:

— Сколько погубил ты русских?
Сколько погубил жидов?
— Православных восемнадцать,
двести двадцать пять жидов.

— За жидов тебе прощаем.
За православных — никогда!
Завтра утром на рассвете расстреляем мы тебя.

Не плачь, мама, не плачь, папа!
Не плачь, родная сестра!
Завтра утром на рассвете похороните меня.

Не прошло и полминуты —
прискакал хромой судья,
Приписал он двадцать пуль
прямо в сердце молодца.

Девятнадцать пуль пропело возле левого плеча,
А последняя, злодейка, прямо в сердце молодца.

Не прошло и полминуты,
не прошло и полчаса —
Всех легавых перебили, отомстили за вора.

Здравствуй, добрая милая мать!
Обнимаю и крепко целую.
Может, я опоздал целовать,
Не застал тебя дома живую.

Помнишь, мать, как искала меня
По чужим по задворкам околиц?
И не помню, в каком нарсуде
Дали, мама, мне целый червонец.

Край суровый, сибирский такой,
Но весна нас немножко ласкает.
Только плохо, мама, одно:
Что домой к тебе не пускают.

Ты не жди меня, мать, молодым,
А вернусь я с седой головою.
Подожди еще, мать, умирать,
Может, выйду еще я на волю…

По широкой Амурской дороге
Молодой Кучеренко шагал,
Воружённый наганом и финкой,
И такую он речь напевал:

«Посещал я кафе, рестораны,
Часто-часто я в карты играл,
Воровством, грабежом занимался,
Из-под выстрелов часто бежал.

А теперь я лежу в лазарете,
Пулю вынули мне из груди.
Каждый знает меня на примете,
Что разбойником был на пути.

Одиночка моя, одиночка,
До чего ж ты меня довела!
Иссушила мне грудь молодую,
Рано-рано в могилу свела…

Не дождусь я того воскресенья,
Когда мать на свиданье придет.
И своей материнской слезою
Молодую мне грудь обольет.

Пойте, пейте, друзья, веселитесь,
Вспоминайте вы друга своего —
Был когда-то простой Кучеренко,
А теперь расстреляли его».

Север, Север — далекие страны!
Север, Север — родные края!
Над кроватью, склонившись, рыдает
Молодая девчонка одна:

«Ах, как рано я матерью стала!
Ах, как рано я стала гулять!
Полюбила отца-наркомана
За его раскумаренный взгляд!»

Мальчик вырос сам собою,
Стал все улицы посещать,
Стал девчонками увлекаться,
Научился курить и бухать.

«Что с тобою, мой маленький мальчик?
Если болен — врача позову…»
«Мама, мама, мне врач не поможет —
Я влюбился в девчонку одну.

Мама, у нее модная стрижка,
Голубые, как небо, глаза,
И похожа она на парнишку,
Да веселая, как стрекоза».

«Понимаю, мой маленький мальчик,
Ведь я тоже была молода.
Полюбила отца-хулигана
За его голубые глаза.

Разрешаю, мой маленький мальчик,
Полюбить голубые глаза,
Но скажу тебе, мой маленький мальчик,
Это дочь твоего же отца!»

Любит мальчик эту девчонку,
Смотрит ей в голубые глаза.
Но однажды сказала девчонка:
«Милый братец, люблю я тебя!»

Не играйте, гитарные струны,
Не тревожьте парнишки покой.
Он сегодня убил ту девчонку,
А на утро покончил с собой…

Север, Север — далекие страны!
Север, Север — родные края!
Над кроватью, склонившись, рыдает
Молодая девчонка одна:

«Ах, как рано я матерью стала!
Ах, как рано я стала гулять!
Ах, какая я мать молодая,
Но парнишку должна воспитать!»

На Арсенальной улице
Я помню старый дом
С широкой темной лестницей,
С решетчатым окном.

Войти в тот домик стоит рубль,
А выйти — два рубля.
И если есть на роже дубль,
То будешь без дупля.