Г. Семга - Блатные и уличные песни

Был когда-то и я по-ребячьи крылатый,
Исчертил в своей жизни немало дорог…
А теперь вот лежу я в больничной палате.
Так безвременно рано я затих и умолк.

Где-то рядом командуют четко и мерно,
Будто вновь собирают в дальний этап.
У большого окна моя серая койка,
За окном догорает багряный закат.

Ну и что ж! Ну и пусть! Какое мне дело,
Что багряный закат до утра догорит.
Журавли улетели, журавли улетели.
Только я с перебитым крылом позабыт.

Звенит звонок. Пора расстаться,
Пора расстаться с буйной головой.
Слезами горькими мать моя зальется,
Еще не скоро я вернусь домой.

Друзья, друзья… Таких не надо!
Друзья сгубили молодость мою.
А я шагаю тихо по проспекту
И эту песню, эх, вам пою.

Всего сидел четыре года,
А в пятый вздумал, вздумал убежать.
Сломал я медную, медную решетку
И в путь далекий пустился бежать.

Пришел домой под воскресенье,
Жене всю правду, правду рассказал.
Она пошла, пошла и заложила…
И снова мирная, мирная тюрьма.

Я думал тюрьма. тюрьма — это шутка.
А тюрьма — это просто лагеря.

Салам алейкум, камера шестая!
Салам алейкум, узкий коридор!
Салам алейкум, лысый мой начальник,
И ты, паскудник, проклятый прокурор!

И ты не жди, не жди меня, дорогая!
А я попал тут в камеру — шестая.
Пятнадцать лет за тюремной решеткой,
А потом уж, потом молодость пройдет.

Звенит звонок. Пора расстаться,
Пора расстаться с буйной головой.
Слезами горькими мать моя зальется,
Еще не скоро я вернусь домой.

Там, в деревушке, в убогой лачужке
В углу под иконой лампадка горит.
Старушка седая, малютку качая,
На злую погоду сердито ворчит.

«Спи, моя деточка… Спи, моя крошечка…
Мало ты видела хороших минут.
А ночи бессонные, а ночи безумные,
Мчитесь вы, мчитесь к рассвету быстрей.

В городе рядом своим жгучим взглядом
Мать полюбил твою уркаган молодой.
Он клялся ей в вечной любви бесконечной.
Они ворковали в саду в час ночной.

Но этот красавец большой был мерзавец,
Он мать твою бросил и тебя, сироту….
И с моста несчастная, о, дева прекрасная
Бросилась в бездну, смывая позор».

Там, в деревушке, в убогой лачужке
В углу под иконой лампада горит.
Старушка седая, малютку качая,
На злую погоду сердито ворчит.

Была пора, и я тебя любила,
Гордилась чувством молодым.
Но, милый друг, тюрьма нас разлучила,
И для меня ты стал совсем чужим.

Ты говоришь, что крепко меня любишь…
Ты просишь ласки, милый, от меня…
Но, милый друг, себя ты этим губишь.
Я не могу, я не могу любить тебя.

Тюрьма, тюрьма! Ты для меня не страшна,
Но страшный только твой обряд:
Вокруг тебя там ходят часовые,
А по ночам там фонари горят.

Все кончено, забыто между нами,
Дороги разошлися наши врозь.
Хотя мы встретились с тобой друзьями,
Но разошлись, как в море корабли.

Была пора, и я тебя любила,
Гордилась чувством этим молодым.
Но, милый друг, тюрьма нас разлучила,
И для меня ты стал теперь чужим.

Не вешай голову на грудь,
И так от горюшка больная.
Вздыхать не надо… Как-нибудь
Переживем, моя родная!

Охотно верю, что никак
Не примиришься ты с молвою:
Мол, «сын твой вор»,
Смеются люди над тобою.

Для них, конечно, все равно.
Прошу тебя: не слушай сплетни.
Пускай смеются, знай одно:
Смеется тот, кто есть последний.

Старушка милая моя!
Тебя стараются обидеть.
Надежда есть! Надеюсь я
Родимый край еще увидеть.

Вернусь я к дому своему,
И вспомним зорьку мы былую…
Как мать, тебя я обниму
И, как невесту, поцелую.

А может быть, из пустяка
Взойдут лучи для нас рассвета.
Да и из сына твоего
Страна увидит человека.

А жил-был хутор… А хутор дальний…
Но вот пришла нежданная пора.
А где ж ты, милый мой, мой ненаглядный?
Куда тебя забросила судьба?