Фёдор Быханов - На столе и за столом

Но нет обиды, коли знают люди, что хлеб, действительно, вовеки – благодать!

Фома мальцом любил шнырять у печки, где борщ варила мама – свежачок,

Или подливу к рису, пшонке, гречке: на сале жаря репчатый лучок.

Вот это лакомство, со сковородки прямо перепадало. Не шалил когда,

На хлебную горбушку сложит мама лучок со шкварками. Вкуснейшая еда!

Ерёма тоже не барчук с рожденья, батоном белым не макал он в мёд,

Не лил из банки он на хлеб варенье, готовя царский сдобный бутерброд.

Он повседневно хлебушек накрошит вкус к чёрствой булке не оставив свой,

Чтоб с маслицем – подсолнечным, хорошим, поставить чашку тюри пред собой.

Опять же лук, щепотка соли грубой так раззадорят «зверский» аппетит

Что только чашку вымакать не любо: добавка к ней никак не повредит!

Опять же корочка ещё не подводила, когда в тарелке из рубина борщ.

В нем крошки хлеба добавляют силы и ты, эстет, напрасно лоб не морщь!

Династиям в колхозе перевода не будет, знамо дело, никогда:

Где дед с отцом не ищут в речке брода, там внук и сын путь повторят всегда.

Ерёма помнит не остатком бреда про «зайчика гостинчик», что отец

С работы возвращаясь, от обеда, нес для него, как будто леденец!

Фоме и слаще доля выпадала: играть на улицу когда он выходил,

То пирожок с собою нёс, бывало, который с другом поровну делил.

Давно ушло то время непростое, когда в «Сельмаге» только взять и мог

Две разновидности товара «из застоя»: кирпич «чернушки», белого ли бок.

Теперь прилавок стал разнообразней: тут нарезной лежит себе батон,

Какого не бывает, кортуазней, хоть обойди любую из сторон.

Багет французский рядом – длинномером. Присыпал «Бородинский» славно тмин.

И с маком, подозрительным манером, калач «Московский» – к чаю господин!

Не знать Ерёме ль прежние извилки, когда на ощупь мягкость проверять

Рукой не разрешалось. Так что вилки висели, корочку чтоб ловко протыкать.

Прогресс расставил всё как по ранжиру: под целлофаном выпечка кругом –

Микроб не занести и быть, знать, живу – с парным отведав крендель молоком.

Но видят риск в ином себе особы, те, похудение кому уж не грозит.

Хотя и хочется им сладостей и сдобы, но тянутся, где серый хлеб лежит.

Из отрубей освоены рецепты. Зерно проросшее используют в печи.

И как в диету не заметить лепты, от холодильника припрятал кто ключи?!

Устанет кто, тогда на всё мучное антагонизма нет. Наоборот –

Ломоть «Пшеничного» с варёной колбасою сжует и снова просит бутерброд.

Вот здесь не будет лишнею ремарка «Негоже забывать ингредиент».

Не манит, ведь, полнёхонькая чарка, коль налита не в радостный момент.

Хлеб – голова всему всенепременно. А вместе с ним в почёте сала шмат.

С горбушкой примется коленопреклоненно из огурцов, с редискою ль салат.

Годится, если ломтик сверху ляжет, отхваченный, от сырной головы.

Не ошибётся, маслом кто намажет или отведает под булочку халвы.

Противоречий, словом, не бывает у хлеба, ни с какой другой едой,

И даже в Поднебесной привыкают работать пекари с алтайскою мукой.

В Египте ест потомок фараонов краюху, что с Сибири завезли,

В ООН осталось свод принять законов, чтоб хлеб в небесный символ занесли.

Пока же разное к горбушке отношение, её, как бы, не видят на столе,

Пока не подойдет пора лишений, когда сухарь поднимется в цене!

Фома, бывало, видел «в клетку» небо, где пайкою, конечно, дорожил.

Исправившись, к свободе, словно к хлебу, себя он относиться приучил.

И у Ерёмы так, и не иначе. Причем, не знал искусов ни когда.

Нет лишних денег, вовсе не заплачет. Была б горбушка. С родника вода!

Так что не просто кормит нас пшеница, рожь стойкости и силы придаёт.

Обязаны мы хлебу поклониться, что по судьбе он каждого ведёт!

Признание тому есть по закону,

Акциз на хлеб не значится нигде,

Не то, что водке и одеколону,

Бензину же. И далее везде…

О роскоши все помнят старожилы: им не забыть о молодых годах,

Когда считались роскошью машины, меха и моль, живущая в коврах.

Про золото и говорить не нужно, вся «ювелирка» числилась такой.

И в очереди двигались окружно, серёжки жёнушке купить, чтоб дорогой.

Сей перечень не оставался догмой. Он пополнялся тем, в чём дефицит.

Хотя не стала золотою вобла, что под прилавком скромненько лежит.