Фёдор Быханов: На столе и за столом

В Малайзии далёкой, пальмы спеют. Из их плодов: хоть – масло, хоть – гудрон.

И тем навар, кто с выгодой успеет другим намазать маслом тем батон!

Ерёма тут припомнил вдруг изжогу и тошноту, что подарил обед.

«Так что же делать? – обратился к другу. – Чтобы дожить мне до преклонных лет?».

« А не гонись тогда за дешевизной!», – ответил тот и новый дал совет. –

Чтоб ранней не закончилось всё тризной, лишь, дорогой вари себе обед!».

Ерёма рад последовать подсказке. Зарплату всю потратил на сырок.

Да только тот, как злой волшебник в сказке, не стал в морозный застывать кусок.

Видать, надул Фома с ценой огромной. Так истину, конечно, не понять.

А потому решил с тех пор Ерёма купить корову, масло чтоб сбивать!

Органика – у знатоков в почёте! И прочий люд, не ведая о том,

Её же хвалит дома ль, на работе, когда обедает с салатом, с пирогом…

Ведь, вырастить лучок, редис на грядке и огурец, чтоб плети распустил,

Тогда прекрасно, если грунт в порядке: всей плодородной силы накопил!

Вот тут как раз и важен для внесенья тот перегной, копился что зимой,

И если не лениться в час весенний, то к осени всё вырастет стеной!

Где взять назём? Есть адресок отличный. Ерёма по нему как раз живёт.

В своём хозяйстве – сплошь единоличном, прожорливый выращивает скот.

Так что любому в просьбе не откажет и даже рад, когда идёт народ.

И как грузить, ухватисто покажет, и много за товар свой не возьмёт.

И всё же накопилось удобрений с лишком таким, что чуть ли не Монблан!

Не спрятаться тут от соседских мнений, под окнами которых этот срам!

Фома ругаться – мастер на все руки. Крик не поможет, есть и кулаки.

И если в ссору встрянет не от скуки, то неминуемо оставит синяки.

Но только глянул с ходу на Ерёму, потух в Фоме скандальный огонёк:

Тот чуть слезу не утирал соломой, рвал с головы своей за клоком клок…

Причина горя – вам не трали-вали: «Пошла жена Бурёнку подоить,

А чтоб на пальцах кольца не мешали, решила золото всё в кошелёк сложить.

Да и забыла вещь свою в кормушке. Когда же вспомнила – исправить уж нельзя:

Сжевав кошель, десерт как на пирушке, не ест корова сена уж три дня».

Фоме сказать – как будто объявление повесить в клубе или на сарай.

Вмиг началось в селе столпотворение – смели навоз, как будто был Мамай.

Но не нашли ни золото, ни лома, хотя органика пошла любому впрок.

– Ошибся я, – признался всем Ерёма. – В серванте жёнушка забыла кошелёк!

Зимою снега у Фомы не просят. И этот факт ему не по душе.

Весь двор – в сугробах, что метель наносит до дверцы на чердачном этаже.

Так что жалеет, что снежок – не сладость, а потому – не нужен никому.

Но самому лопату взять – не в радость. И снег кидать не хочется ему.

Сосед Ерёма (что уж тут лукавить), вмиг оценил, проблемный сей момент:

«Опять весной во двор к нему направит свои ручьи беспутный элемент…».

Сам он такого позволять не смеет: на огород снежок стаскал давно,

Чего Фома никак не разумеет, хоть наблюдал за этим он в окно.

Тогда как солнце не даёт надежду на то, что припозднится вдруг весна.

Уже в демисезонную одежду принарядилась с улицы толпа.

Но вот однажды, в час послеобедний раздался стук. И уж Фома не спит.

В окошко глянул на своих соседей, а там Ерёма короб мастерит.

Листы фанеры сшил он аккуратно. Не пожалел гвоздей на стенки он.

Затем на крышке адресок обратный написан был роднейшей из сторон.

«Зачем, приятель, ёмкость из фанеры тебе такая срочно вдруг нужна?».

А тот ответил хитреньким манером: «Заказан ящик из-за рубежа!

Там гонки лыжные наметили по плану, да только снег не выпал. Хоть – убей!

Я им по почте за большую плату сугроб и вышлю без больших затей!».

«А можно мне немножко бандеролей туда ж отправить лучшего снежка?».

Спросил Фома и словно шайка троллей, набил он снегом тридцать три мешка!

Чист двор как стёклышко – сугроб вошел в программу. Но огорчил соседа кислый вид:

Пришла, мол, от буржуев телеграмма: «Снег им не нужен. Свой – кругом лежит!»

Но похвалил за «бандеролей» груду: «Они для грядок – лучшие дары…».

И засмеялся: «В половодье будут у нас с тобой, сухие, друг, дворы!».

Кто навещал шестую долю суши, тот не забыл с советских тех времён,

Как хлеб вручали с солью, чтоб не кушать, а в знак, что уваженьем обличён!

Тот каравай: на рушнике, на блюде не каждому сподобилось принять,