Александр Волог - Лицом к воде

– А он русалку-то хорошо разглядел? – спросил Максим.

– Ну, не полностью, конечно. Через кусты только их головы было видно, да плечи. Ну, волосы ему запомнились. Да и я думаю – откуда бы там девушке-то взяться?

– Да, на Мудунном этого не просто найти. – согласился Павлыч и разлил остатки.

На этот раз закусили шелковицей – этакий контраст, сладкое на горькое. Курильщики опять задымили. На реке жужжала невидимая в темноте моторка.

– А я вот, в восемьдесят втором стоял на Скрынникове острове. – вдруг разговорился Дмитрий Павлович. – Молодой ещё был, неженатый. Кто-нибудь там бывал?

Бывал там, как выяснилось, только я.

– Вот Александр не даст соврать – глухомань та ещё. Даже рыбаки там не стоят, потому что до ближайшего магазина двадцать километров водой, да ещё семь пешком. Замучаешься ездить.

– Да, – подтвердил я, – с водкой и с бензином там проблемы.

– Тем более в восемьдесят втором было. Ну, а женщин-девушек там, наверное, с сорок третьего года не бывало, когда там тылы шестьдесят четвёртой армии стояли. И сейчас, хоть весь остров обыщите, ни одной не найдёте. Но какие там сазаны брали! Сейчас таких уже не осталось!

– Так ты о сазанах будешь или об русалках? – уточняет Петрович.

– Всё будет, не спеши. Вот, сижу я за мыском, в Зелёной заводи. А заводь ту я назвал так потому, что поперёк неё громадный осокорь в воду свалился по весне, но корни у него остались, так он и рос-зеленел, лёжа в воде. Я повыше него устроился, потому, что сазан после подсечки первым делом против течения бросается, вот я и подстраховался так от зацепов.

– А бывает, что он и в коряги уходит. – поделился я своим опытом. – Хотя бы и вниз по струе.

– Верно говоришь, – согласился Павлыч. – Один из трёх так и делал. Так что в той заводи потерял я и сазанов, и снастей! И вот как-то сижу я там, время уже к десяти подходит. Тогда этого летнего не было, а было поясное. А за всё утро у меня только один сазан спозаранку взял, да и тот с первого рывка леску оборвал, тогда лески были несравнимы с нынешними. А потом – бесклёвье настало. И насадку менял, и поводок, и глубину – всё глухо. Последняя надежда была на поздний клёв, он там с десяти до одиннадцати бывал. Забросил я насадку, уду на рогульку положил, притулился, будто меня и нет. И вот слышу какой-то плеск непонятный: не волны на песок плещут, не струя в каршах урчит, не рыба играет. А потом что-то вроде смеха даже. На поплавок глянул – стоит спокойно. Поглядел в сторону, в другую. И вот, за этим осокорем, за лежаком, сквозь ветки – вижу. Эта самая русалка. Купается, значит. Из воды наполовину высунулась, и вот, как Александр рассказывал, ни купальника, ни лифчика. А волосы – не скажу, чтобы вполне зеленые, а всё же с зеленцой.

– Это такое от яркого солнца бывает, я читал. – встрял Максим.

– Не спорю, не знаю, а что видел, то рассказываю. И вот она заметила, что я на неё смотрю, повернулась как бы в профиль, в воду, как в зеркало, смотрится, и волосы свои ладонями гладит, да пальцами расчёсывает. А плечи и всё прочее у неё такое белое, будто и никогда солнца не видывало. И никаких следов на коже от купальника или там бретелек. А потом глянула на меня краем глаза, и рукой, вроде как манит… И тут у меня взял сазан. Кило этак на восемь, если не больше.

– А русалка-то что? – на выдохе спросил Максим.

– Какая там русалка, если берёт сазан на восемь кило!

Дмитрий Павлович на миг зажмурил глаза, потом открыл их. Гипнотизирующе поглядел на кружку, но кружка осталась пустой.

– И ушёл сазан. Зазевался я. А он как рванёт – поводок из узла вырвал. Унёс с крючком. Хороший был крючок, немецкий, золочёный.

– Хреновый узел был! – укорил его Петрович.

– Так я тогда молодой был, неопытный. Да и леска была уж больно гладкая, жёсткая…

– А русалка-то что? – не унимался Максим.

– Ну, когда я все подходящие слова сказал и о ней вспомнил, её уже не было, – не без сожаления сказал Павлыч.

Мне показалось, что об ушедшем сазане он сожалел больше.

С того берега донеслись удары в било. Это жёны и кума звали Павлыча и Петровича на ужин. Мы распрощались, они уплыли, а Максим пошёл к себе, подсвечивая дорогу одолженным у меня фонариком.

Утром, после утреннего клёва, он принёс мне фонарик, но взял малёшник, про который вчера забыл. Вид у него был какой-то смурной. Я спросил:

– Что, не выспался?

– Да ну вас! – огрызнулся он. – И с вашими рассказами. Всю ночь русалка снилась. Притом внизу у неё всё, как надо у женщины, было, а верхняя половина – как от двухпудовой щуки!