Александр Волог - Лицом к воде

Для начала пожелали мы друг другу здоровья, заели солёной лещовой икрой, расположились поудобнее, курящие задымили. Максим некурящий был, он и завёл разговор.

– Хорошо тут у вас, мужики! Вот только женщин нет…

– У кого нет, а у кого и есть, – со смешанными чувствами уточнил Дмитрий Павлович.

– Ну, у вас там цивилизация, – вздохнул Максим, – все блага жизни. А тут на острове, одни дикие лошади.

– Ещё, говорят, здесь корова одичавшая бродит, никак поймать не могут, – сообщил Пётр Петрович.

– Ну, и русалки, само собой, – добавил Дмитрий Павлович.

– Какие русалки в наше время!? – задал риторический вопрос Максим.

– А ты волосы русалки не видал? – принял пас Пётр Петрович.

– Старо, об этом в книжках пишут, водоросли такие. Волосы есть, а русалок нет.

– Не скажу категорически, – вступил я, – это как кому повезёт увидеть.

– А ты сам-то видел? – с явным недоверием вопросил Максим.

– Да вот, головой, конечно, не поручусь, а был случай…

Тут я сделал паузу, пока Дмитрий Павлович пополнял кружки. Мы пожелали друг другу рыбацкого везенья, доели икру, в этот раз с чёрным хлебом, я поправил костёр.

– Это ты про какой случай? – спросил Пётр Петрович.

– Да я вам раньше не рассказывал. Я на Солнечном острове стоял, давно ещё. Народу на реке тогда не в пример меньше было. Приезжих вовсе не было, тогда ещё и моста через Ахтубу не было. А из местных только двое браконьеров время от времени мимо меня проплывали ночью на чёрном челноке. А на Солнечном кроме меня никто не стоял…

Под берегом ударил судак. Мы помолчали, прислушиваясь.

– Так и что? – встрепенулся Максим.

– Вот утром сижу я на берегу, жду девятичасового леща. Байдарка идёт – метрах в десяти от берега. Там – девушка, без головного убора, волосы такие светлые, роскошные. Я её спрашиваю: «В Каспийское море плывёте?». Она улыбнулась, волосами этак встряхнула, отвечает: «Нет, поближе». Я её предупреждаю: «Тут за мысом очень сильная струя, водовороты!». Смеётся, говорит: «Я не боюсь, я русалка». Кричу, пока не уплыла далеко: «Где вы живёте-то?». Она веслом притабанила, вполоборота глянула, отвечает: «Третья суводь по правому берегу, глубина пять метров!». И скрылась за каршами.

– А чего к себе не пригласил? – спросил Пётр Петрович.

– Так не один я был… Начались бы тут разборки, сцены ревности…

– А в суводь-то ходил? – поинтересовался Дмитрий Павлович.

– Ходил. На другой же день. Никого не видел, может, дома не было…

– А нырял? – допытывался Дмитрий Павлович тоном доброжелательного следователя.

– Нет. – честно признался я. – На пять метров не могу. На три ещё ладно бы. Максимум – на четыре.

– Постой! – говорит Максим. – А с чего ты взял, что русалка?

– Так сама же сказала. А потом – сверху у неё всё в порядке… очень даже в порядке… и, что характерно, ни купальника, ни лифчика.

Все замолкли, завороженные видением. Максим пересохшим голосом спрашивает:

– А снизу?

– Так в байдарке же, – объясняю я, – не видно, ноги там, или хвост. Почему категорически и не утверждаю.

Дмитрий Павлович опять пополнил кружки. На этот раз закусили яблоками, очень неплохо, кто понимает.

– Ну, я тебя оспаривать не буду, – говорит мне Пётр Петрович. – Со мной, правда, ничего такого не было, но вот Баканов рассказывал. Баканова помните?

Мы с Павловичем подтвердили, и Пётр Петрович продолжал.

– Лет семнадцать тому. На Мудунном они стояли. На Волжской стороне на пятнадцать километров там всего три стана и было: мужики с «Красного Октября», Баканов со своими, и ещё на отшибе мужик-одиночка, молодой ещё. Всё с удочками сидел, и утром, и вечером, даже водкой не интересовался. Они его Анахоретом прозвали. Вот раз Баканов пошёл на озеро за червями, там у него червивый питомник был в низинке. Идёт верхней тропой, под ней по берегу озера – густой ивняк. Глядит поверх ивняка – удилище торчит. Тогда ещё бамбуковые удилища были, трёхколенки. Он кусты пораздвинул – а там, на берегу, Анахорет сидит. А с ним рядом – девушка. Баканов и думает – откуда бы ей взяться? Всё население острова – наперечёт. А через Волгу никто не переправлялся, он бы видел. Да и лодка у Анахорета была – надувнушка польская, «Тайфун», без скамейки даже, там и одному трудно поместиться, а чтобы на ней через Волгу плыть, да ещё вдвоём, так проще сразу утопиться. Баканов от удивления и спрашивает: «Ты где её нашёл?». А тот отвечает: «А живёт она здесь». «Что, прямо в озере?» – спрашивает Баканов. «Ну да, – говорит Анахорет – русалка она». А русалка эта так приобернулась, смеётся, волосы длинные, рыжие, все плечи закрывают, чуть не по локти. Баканов смутился, говорит: «Извиняйте, что помешал», и пошёл себе. Потом уже, к себе вернувшись, стал обращать внимание – у Анахорета на стане никого не видно, никакого движения весь день. Даже вечернего костра не видно было. На другой день биноклем вооружился – там километра два было между станами, время от времени поглядывает, никаких признаков жизни не видит. Вечером жене рассказал, она заахала, говорит: «Утопила его русалка. Альбо защекотала». Наутро Баканов пошёл к Анахорету на стан, выяснять. А там пусто. Зола холодная. Только у палатки охапка белых кувшинок лежит. Прошёл подальше. Видит – сидит Анахорет у своей Сазаньей заводи, на песочке. Рядом – лодка его, полузатопленная, удочки лежат, не заброшенные. Баканов окликнул его сверху, хотел расспросить. А тот вначале, будто даже и не слышит ничего. Потом обернулся, улыбается и смотрит на Баканова с полным неузнаванием. И молчит. Ну, Баканов и не стал приставать, пошёл к себе, ладно, жив человек. А Баканов врать бы не стал. Да и не сочинить ему такого.