Музей «Эцель» до сих пор стоит особняком, он совершенно не похож на все другие руины 1948 года, вошедшие в израильский фольклор и ставшие непременными пунктами маршрута «по местам боевой славы» для юных краеведов, изучающих Войну за независимость. Поразительно, с какой бесцеремонностью создатели музея использовали архитектурные средства, для того чтобы драматизировать акт покорения «невесты моря», – захват, грабеж, надругательство. Но стеклянная коробка, вдавленная в руины опустевшего палестинского дома, удручает не только оттого, что призвана увековечить данный исторический момент; это мощное экспрессивное средство в поддержку и без того недопустимо вольного обращения с понятиями «старое» и «новое»: они оказываются вырваны из политического контекста, оставаясь при этом его частью. Как ни странно, в этом сооружении руины и эстетика руин помогают скрыть истинный масштаб нанесенного ущерба. Здание рассказывает правду о захвате и убийстве города Яффа, но в то же самое время подает эту кровавую драму под видом «архитектуры» и «ландшафтного искусства».
Музей «Эцель», в котором архитектура используется для того, чтобы замаскировать и обелить реальность, – воплощение архитектурности. Невыносимое зрелище. В истории архитектуры прежде не было случая, когда бы пугающая правда преподносилась так манерно и фальшиво.
Но вернемся к пророчеству: черное пятно на аэрофотографиях времен Первой мировой войны, указывающее на местоположение Черного города – южнее белых песков Тель-Авива, имеет другое название: ЯФФА.
Как уже отмечалось, черные участки на снимках – это цитрусовые сады, в то время известные на весь мир: в течение двух столетий, предшествовавших моменту съемки, здесь выращивались вкуснейшие яффские апельсины. Основываясь на записках путешественников, Шмуэль Толковски утверждает, что эти сады были посажены лишь в начале восемнадцатого столетия, хотя португальские апельсины появились на рынках Средиземноморья еще в XVI веке. Толковски пишет, что уже через четверть века после того, как в Яффе были посеяны первые семена, среди купцов пошел слух, что из этого портового города вывозят цитрусовые всевозможных сортов, выращенные в других частях региона: в Сидоне [199]и Иерихоне. Толковски не сообщает конкретно, что это за таинственные сорта и как они выглядели. Однако приводит слова одного жителя Яффы, который рассказал ему историю о том, что священнослужителя из армянской патриархии специально посылали в Китай за образцами апельсинов сорта шамути, ныне прочно ассоциирующегося с Яффой [200].
Вплоть до 1948 года яффские апельсины были для Яффы тем же, что бордо для французского региона Бордо – не только основным источником дохода, но и главным поводом для гордости, отличительной чертой. На протяжении двух веков вся жизнь в Яффе была сосредоточена на сельском хозяйстве и процветающей цитрусовой индустрии – тысячи людей по всему городу работали на складах, упаковочных фабриках и в экспортном сервисе. Образы Яффы на фотографиях, сделанных до Войны за независимость, указывают на то, что эта отрасль оказывала сильнейшее влияние на город: на снимках мы видим, как люди ухаживают за деревьями, собирают апельсины, быстро и ловко грузят их на повозки, направляющиеся в порт или на рынок; видим вереницы верблюдов, носильщиков и бесконечные ряды ящиков для погрузки на торговые суда, ждущие в гавани. При таком количестве занятых этот промысел считался сугубо местным, палестинским. Арабские жители Яффы очень гордились своей продукцией, и точно так же, как после 1948 года израильтяне считают цитрусовые типично израильским экспортным продуктом, так и в прежние времена не было ничего более палестинского, чем апельсин из Яффы.
Но примерно в то время, когда делались эти снимки, цитрусовые сады Яффы уже пришли в запустение. Постепенно, дерево за деревом, они стали исчезать – сначала из-за турецких военных, которым во время войны с британцами требовалась древесина, затем в результате волнений 1921 года и вызванного ими бурного роста еврейских поселений, и наконец, из-за войн – с началом Первой, а впоследствии Второй мировой войны экспорт цитрусовых в Европу приостанавливался. Местные винят также переселенцев-бедуинов, в 1940-е годы перебравшихся сюда с Голанских высот: в поисках дров они периодически устраивали набеги на сады, стоявшие без присмотра в военные годы.
Во время Войны за независимость, начиная с 1947–1948 годов, вновь прибывшие греческие и турецкие иммигранты вместе с «внутренними» беженцами из Иерусалима, воспользовавшись осадой Яффы, основали свое поселение в садах Абу-Кабира – одного из крупнейших яффских участков апельсиновых рощ. Все эти события и без того пагубно сказывались на Яффе и ее цитрусовой экономике, а создание Государства Израиль знаменовало окончательный разрыв любых связей между городом и его продукцией. Принятие закона «О собственности отсутствующих владельцев» в 1950 году определило участь садов раз и навсегда: все они были переданы Еврейскому национальному фонду, который затем использовал эти территории для новых жилищных программ и строительства районов вроде Тель-Гиборима, Кирьят-Шалома и Яффы «D». Другие части этого региона подверглись перепланировке и стали промышленными зонами.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу