Шарон Ротбард - Белый город, Черный город. Архитектура и война в Тель-Авиве и Яффе

Согласно некоторым историкам, прежде чем оставить Яффу во второй раз, Наполеон приказал врачу умертвить всех больных солдат, выдав им большие дозы опиума, но тот отказался это делать. Возможно, чтобы пресечь ненужные разговоры, был пущен слух, что Наполеон регулярно навещает заразившихся чумой. Французская армия окончательно покинула Яффу и Палестину 27 марта [104]. Азриэлю и всему остальному еврейскому населению Палестины пришлось ждать еще сто лет, пока не появился Герцль. Его утопический роман «Старая новая земля» заменил письмо Наполеона, став главным сионистским текстом наряду с декларацией еще одной колониальной державы – Великобритании.

Наступил XIX век, и Яффа постепенно оправилась после погрома, учиненного наполеоновской армией, и медленно, но верно, кирпичик за кирпичиком, отстроилась и стала самым передовым городом Палестины. По иронии судьбы, ее восстановление и процветание способствовало созданию Тель-Авива – города, обещавшего стать всем тем, чем Яффа не являлась, и в конечном счете поглотившего арабскую столицу. Яффа была оживленным международным портом, и еще до 1840-х через нее проходил постоянный поток трудовых мигрантов из Северной Африки. Обосновавшись по приезде в Яффе, эти люди вскоре образовали здесь мощную еврейскую общину. Все более превращаясь в знаменитую торговую гавань, город стал известен как «Шаар Цион» – «врата Сиона».

Если на какое-то время отбросить идею отделения, проходящую красной нитью через весь нарратив о Белом городе, и попытаться рассмотреть Тель-Авив и Яффу как одно целое, то лучше всего их отношения выразит понятие, придуманное израильским географом Ювалом Португали для описания палестино-израильских связей: «сопричастные взаимоотношения» [105]. По логике Португали, эти два города неразделимы: один заключает в себе другой, его определяет и в некотором роде создает.

При этом важно помнить, что Тель-Авив возник не на дюнах, а вырос из своего арабского соседа – Яффы. Быть может, по этой причине отношение Тель-Авива к Яффе всегда напоминало отношение христианства к иудаизму; оно полно крайностей: рождение и матереубийство, преемственность и разделение, наследование и присвоение, чувство вины и самооправдание. С момента зарождения района Неве-Цедек, отпочковавшегося от Яффы в 1880-е годы, Тель-Авив постоянно вел двойную, противоречивую на первый взгляд борьбу: с одной стороны, отчаянно пытался отстраниться от Яффы, с другой – столь же отчаянно старался ее нагнать. Генеральное сражение Белого города за символическое и историческое пространство мегаполиса – естественное продолжение этих противоборств, непростых взаимоотношений Тель-Авива и Яффы и их пасынков.

Тель-Авив победил и подчинил себе Яффу, опустошил ее, уничтожил целые жилые кварталы и ликвидировал общественные системы. Один город перевернул вверх тормашками другой. При этом Тель-Авив объявил войну яффской памяти. И эта война не прекратилась после захвата Яффы и изгнания арабского населения в мае 1948 года, она не затихает по сей день. Хоть Яаков Шарет и Йосеф Мило и назвали Яффу мертвым городом в своем шлягере «Яффа спит», но Тель-Авив продолжает мучить мертвеца [106].

К сожалению, сложные, двойственные взаимоотношения с Яффой – данность для Тель-Авива. С того самого дня, когда он осознал себя отдельным городом, Тель-Авив формировался культурно, этнически и исторически с оглядкой на Яффу – как ее осколок, диалектическое отрицание. Для Яффы эти символические отношения оказались фатальными: Тель-Авив строился, сочинял и переписывал свою историю, одновременно уничтожая и стирая арабскую твердыню, превращая ее в свое перевернутое отражение: ночной, криминальный, грязный – Черный город. Таким образом Тель-Авив создавал образ Яффы, целиком и полностью соответствующий замечанию Теодора Герцля, сделанному во время его исторического визита в арабский город в 1898 году.

Ил. 34. Герцлю не понравилась Яффа, а Иерусалим он нашел отвратительным. В конце своего путешествия в Израиль он даже предпочел просидеть несколько дней на утлом суденышке в яффском порту, лишь бы не оставаться на душных городских улицах. Судя по роману «Старая новая земля», Герцль возлагал большие надежды на Хайфу.

Первое впечатление Герцля от Палестины, как это видно из его дневника, расходится с сионистской привычкой неизменно выражать неподдельную «любовь к Земле Израиля» [107]. Герцль явно не скрывал своего отвращения к увиденному в двух главных палестинских городах: в Яффе и Иерусалиме. Естественно, порт Яффы был его первой остановкой, и, высадившись на берег 27 октября 1898 года, он довольно цинично заявил: «Ну вот мы и в Яффе! И тут нищета, страдания и жара… Кавардак на улицах и ни одной свободной коляски» [108]. В первые два дня пребывания в стране Герцль использовал Яффу как базу – отсюда он съездил на короткие экскурсии в Ришон-ле-Цион и Реховот, еврейские сельскохозяйственные колонии. Однако, судя по всему, эти экспедиции не слишком его увлекли, и 29 октября, сетуя на «ужасную яффскую жару», Герцль сел в поезд, направляющийся в Иерусалим. Здесь он вскоре почувствовал недомогание и, с отвращением наблюдая за «безобразной и убогой толпой попрошаек» возле Стены Плача, заметил: «Если я и вспомню тебя, Иерусалим, то это будут не самые приятные воспоминания. Грязный тысячелетний отстойник со зловонными улицами, полный бессмысленности, религиозного фанатизма и грязи» [109].