Шарон Ротбард - Белый город, Черный город. Архитектура и война в Тель-Авиве и Яффе

Совершенно очевидно, что и дата 9 апреля 1909 года, и лотерея по розыгрышу участков в Ахузат-Байте в отличие от других датированных событий имели одно неоспоримое преимущество: черно-белую фотографию как документальное подтверждение события, идеально подходившего и к тель-авивскому, и – шире – к сионистскому нарративу, согласно которому после тысячелетий в изгнании евреи вернулись на бесплодную, черно-белую пустынную землю и, трудясь в поте лица, «заставили пустыню цвести». Интересно, что в то время лишь немногие из еврейских поселенцев, рассчитывавших выиграть в лотерею лучший участок, рассматривали это событие как нечто достойное запоминания. Необходимо отметить, что, например, никто из еврейских интеллектуалов, живших тогда в Яффе, и не подумал помочь с лотереей или как-то прокомментировать ее результаты [85].

Подобно другим мифотворческим сионистским фотосюжетам (таким, как встреча Теодора Герцля с германским императором Вильгельмом II в сельскохозяйственной школе Микве-Исраэль в 1898 году), эта фотография была отретуширована [86]. На оригинальном снимке Соскина перед собравшимися на дюне членами общины Ахузат-Байта присутствовала еще одна одинокая фигура. Однако в официальной версии снимка, опубликованного в буклете «Тель-Авив» и получившего широкое распространение, эта фигура отсутствует. Выдвигались разные предположения о том, кто бы это мог быть. Яков Шавит и Гидеон Биггер уверяли, что удален не кто иной, как Акива Вайс, один из лидеров группы и ярый противник первого мэра Тель-Авива Меира Дизенгофа. По их мнению, его убрали со снимка по политическим соображениям в ходе предвыборной кампании Дизенгофа. Шавит и Биггер также подробно разбирают и популярную в то время байку, согласно которой вычищен со снимка «сын крестившегося Шломо Файнгольда». Тут следует уточнить, что Файнгольд не принимал христианскую веру (он был только женат на женщине не иудейского вероисповедания), да и сына у него не было. Файнгольд являлся одним из предпринимателей, работавших в Йефе-Ноф (или Белла-Виста) – еврейской зоне, созданной на пляжной территории арабского района Маншия [87]. Согласно популярной легенде, Файнгольд – или его (нерожденный) сын – якобы кричали участникам лотереи, пытаясь их отговорить: «Безумцы, здесь же нет воды!» Но, по словам писателя Шломо Шва, занимающегося историей Тель-Авива, воды у участников было достаточно: он опознал одного из изображенных на снимке, мужчину в тюрбане и с жестянкой в руках. Это уроженец Йемена по имени Йосеф, водонос из Махане-Исраэль.

Допустим, корректировка фотографии играла решающую роль в обеспечении морального алиби Тель-Авива, но непонятно, почему так много сил было брошено на то, чтобы вывести на первый план идею чистоты этих песков. Такое возможно, только если очень хочется скрыть правду. Это попытка предъявить публике образ законности Тель-Авива, снимающий необходимость каких-либо фактических доказательств. Как явствует из образа, созданного Соскиным – а именно таким Тель-Авив себя видит, – Белый город не просто самая беспроблемная часть сионистского проекта, это его идеологическое и моральное ядро. Если главной целью сионизма всегда была «нормализация» жизни еврейского народа, то именно Тель-Авив, а не Иерусалим, следовало бы назвать истинным Сионом. Возникший из лотереи на нетронутых дюнах, где прежде не было ничего, он сделал только лишь одно: превратил пустыню в цветущий сад.

Все эти артефакты: фотография розыгрыша участков в Ахузат-Байте, Белый город на дюнах – служат иллюстрацией знаменитой сионистской формулы «земля без людей для людей без земли», определившей рабочую риторику всей нации.

Чтобы понять, какие последствия имела эта формулировка, следует вернуться ко временам до Смук и Каравана – к человеку, который превратил ее в теорию, а затем в практику. Выступая на конференции Еврейского национального фонда в 1943 году, Давид Бен-Гурион обозначил две главные задачи сионистского движения: первая – «собрать изгнанников», то есть евреев, рассеянных по всему миру, а вторая – «восстановить разрушенную, опустошенную страну… две тысячи лет пребывавшую в запустении» [88]. Согласно второй максиме, следовало возместить ущерб, нанесенный стране всеми, кто занимал эту территорию, пока еврейский народ жил в изгнании. Балансируя на тончайшей грани – отчаянно пытаясь игнорировать тот факт, что эта «земля без людей» была обитаемой, и так же отчаянно пытаясь свалить на кого-то вину в ее предполагаемом «разорении», – Бен-Гурион в следующей своей речи упомянул арабов, «которые превратили немало цветущих стран в пустыни» [89]. Таким образом, прежде чем песок приспособили для поддержки нарратива о городе Тель-Авиве, его использовали как контраргумент против претензий палестинцев.