Шарон Ротбард - Белый город, Черный город. Архитектура и война в Тель-Авиве и Яффе

И это одна из самых больших загадок израильской культуры. В других обществах для контркультуры по определению характерно диалектическое стремление не просто выйти за рамки культуры официальной, но и отменить их. В Израиле и та и другая сосуществуют в полной гармонии. Было бы неправильно объяснять это робостью или леностью (альбом Айнштейна 1982 года назывался «Сижу на заборе»). Вероятнее, здесь мы имеем дело с работой на два фронта – скорее «одной ногой тут, другой там», нежели «ни тут, ни там». Лучше всего эти настроения описал сам Айнштейн, который в другом альбоме, выпущенном в 1980-е («Хрупкий», 1983), объясняет, что в Израиле «одна рука делает всё».

Подобная взаимодополняемость официальной культуры и контркультуры способствовала активизации таких явлений, личностей и идей, которые в других западных сообществах непременно были бы вытеснены в маргинальный слой. Из наиболее ранних примеров – культурная деятельность Макса Брода в 1940-е, когда он был сионистским политруком, или создание колонии художников на останках палестинской деревни Эйн-Ход по инициативе архитектора и художника Марселя Янко, одного из основателей дадаизма [49]. На самом деле сионизм часто брал на вооружение самые актуальные и радикальные теории того времени, чтобы с их помощью сформировать среду обитания – позаимствовал интернациональный стиль архитектуры для Тель-Авива и его окрестностей, играл с моделями города Ле Корбюзье, чтобы расселить новых мигрантов в 1950-е и 1960-е, и использовал постмодернистские теории 1970-х для закрепления еврейского большинства в Старом городе Иерусалима.

Проще всего объяснить эту удивительную особенность израильской популярной и элитарной культуры тяжелым военным прошлым страны – так обычно объясняют и другие загадки израильского общества. Герои и того и другого «истеблишмента» – политики и генералы Моше Даян, Ицхак Рабин, Ариэль Шарон – и их контркультурные «альтернативные» эквиваленты вроде писателя Дана Бен-Амоца [50]или поэта Хаима Хефера [51] – в молодости служили в «Пальмахе», элитарном подразделении «Хаганы», израильской военизированной организации, существовавшей до 1948 года. Следовательно, с точки зрения концепции страны эти две линии израильской культуры всегда шли рядом, влияя одна на другую, сменяя одна другую, как месяцы в календарном году. Нонконформизм Дана Бен-Амоца выглядит естественным продолжением проказливости, которой отличался, по собственным его словам, Ицхак Саде [52](являвшийся командиром Бен-Амоца в «Пальмахе»), успешная карьера Арика Айнштейна и Ури Зохара в альтернативной культуре выглядит естественным продолжением их службы в бригаде «Нахаль» [53], где оба давали концерты и постигали основы своего ремесла и где Дани Караван, впоследствии один из главных идеологов Белого города, начинал как декоратор. Иногда это еще более непосредственная связь, чем между братьями по оружию, как, например, между Шмуэлем Даяном, его сыном Моше Даяном и другими выдающимися членами этого семейства: Аси Даяном и Йонатаном и Авивом Гефенами, – но общим мерилом является самосознание, определяющееся биографией, классовой и этнической принадлежностью [54]. У той и у другой группы национальных светил один и тот же язык, ровная, «без акцентов» интонация коренных израильтян.

Вероятно, гармония, где сосуществуют обе культуры, – первое и главное в Израиле условие для любого вида культурной деятельности, которая обязана удовлетворять определенным требованиям: должен использоваться иврит и данная деятельность должна осуществляться в Израиле [55]. Не исключено, что сам этот факт снимает любую попытку полноценного, независимого, критического или радикального дискурса в Государстве Израиль.

Говоря о встрече двух ностальгий, было бы интересно посмотреть, как ностальгия по старой доброй Эрец-Исраэль обезоруживает авангардный радикализм, нейтрализует его и присваивает, приспосабливая к целям левых сионистов. Более глубокий аспект этих взаимосвязей показывает, как устроена израильская культура и даже израильское самосознание. Последствия такого взаимодействия сформировали не только израильскую культуру, они также оказали сильнейшее воздействие на представление об израильской идентичности. Задолго до того, как Белый город стал считаться европейским, авангардным и радикальным и начал нащупывать всё более тесные «связи» с интернациональным стилем или Баухаусом в Дессау, уже существовал «Белый город» Наоми Шемер и Арика Айнштейна. И для этих двоих – автора национального гимна и героя контркультуры – Белый город был не чем иным, как столицей старой доброй Эрец-Исраэль.